Вот и сейчас, услышав голос Степана, Лена щебетала по телефону банальностями о радости общения, как будто еще не отошла от своей привычной театральной роли роковой красотки:
– Степушка, дорогой мой мальчик! Как твои успехи? Я знаешь, как по тебе скучаю!
Степан нехотя пробурчал:
– Мне не до скуки, Лен, ей-богу. Хрень какая-то, Ленка, творится! Сейчас полиция меня допрашивала прямо в моей гримерке. Я, кажется, провалил наше последнее дело с Абрикосовым и выхожу из игры. Я бездарь, а бездарям поделом неудачи. Наш Театр Жизни, похоже, без прощального спектакля просится на вечный или тюремный покой!
Лена, явно нервничая, слегка даже охрипшим от волнения голосом произнесла:
– Не волнуйся так, душа моя! Надеюсь, ты ничего о нас не сказал полицейскому. Сейчас время отчаиваться смело и вдумчиво. Ведь ты сам как-то говорил, вспоминая Вольтера, что отчаянье нередко выигрывает сражение…
– Давай не по телефону. Нас, возможно, слушают. Я свое сражение закончил и сдаюсь судьбе и провидению. Нам не о чем больше говорить, – резко прервал ее Степан и положил трубку.
Так бесцеремонно разговаривал с Леной он впервые и не жалел об этом.
Через пять минут остыв, Степан, почувствовав вину, решил извиниться и набрал номер Лены. Она не отвечала.
* * *
Дома Степана никто не ждал. Одиночество угнетало душу. Есть не хотелось. Наш герой умылся и лег спать, но события дня не давали ему заснуть. Он раз за разом заново перемалывал в своей голове допрос и не понимал, что ждать завтра. Степан был честолюбив и не любил отступать ни перед чем, но на этот раз он решил подчиниться течению судьбы. Неожиданно раздался звонок в дверь. Снова страх вонзил свои острые когти в мозг и сердце его. Кто это может быть так поздно? Степан ненавидел с детства эту предательскую дрожь от ночных звонков в дверь, когда в пятилетнем возрасте почтальон принес телеграмму о смерти дедушки. В последнее время вместо почтальона грезились люди в погонах. Бежать было некуда. Степан быстро натянул брюки, надел рубашку и бесшумно на цыпочках, сдерживая свое прерывистое от волнения дыхание, подкрался к двери и с ужасом и страхом посмотрел в глазок.
У двери стояла Лена. Степан выпустил воздух из легких и, театрально зевнув, заспанным голосом произнес:
– Кто это ночью рвется в дом холостяка?
– Это я, Степушка! Открывай!
Дверь открылась бесшумно. Степан специально следил за тем, чтобы петли всегда были тщательно смазаны, чтобы в случае опасности выскользнуть незаметно из квартиры на крышу.
Лена выглядела очень странно возбужденной и была изрядно пьяна. Не говоря ни слова, она бросилась в объятья Степана и одарила его страстным долгим поцелуем, от неё неприятно пахнуло спиртным и табаком!
– Я так волнуюсь, мой дорогой мальчик, за тебя! Тебе так одиноко! Я виновата перед тобой. Мы так редко стали видеться. Этот проклятый Театр Жизни убивает нашу жизнь, уничтожает нашу любовь. Я ненавижу эти дьявольские деньги. Я так мечтаю о времени, когда мы сможем быть вместе всегда.
Степан невольно отшатнулся. Такого любовного напора он не испытывал от Лены никогда, даже в первую пору их страстных загулов. Она почувствовала его холодность и еще более страстно вонзилась своими холодными губами в его губы. Степану было неприятно и неловко отвергать девушку, но когда ее дерзкая рука стала расстегивать его рубашку и ласкать его грудь, неведомое чувство опасности отбросило Степана от нее. Он застегнул быстро рубашку и произнес сухим, равнодушным голосом:
