Театр - страница 14

Мне внешность Казимира не казалось смешной. Я воскрешаю в памяти образ: высокий человек у окна, его цвет – бесцветно-белый, прямые волосы острижены ассиметричным каре. Раньше мне доводилось слышать об альбиносах, но видел я подобное впервые. Это было необычно, но по-своему красиво.

Теперь я вспомнил, что именно он говорил мне в первое утро: «…всё произошедшее вчера, включая твою покупку, было сделано в состоянии аффекта». Видимо, его лекарства перестали действовать тогда.

«У меня был приступ!» – говорил он Тинаре. Казимир болен. Да, это было спонтанным, необдуманным решением, но хотя бы не извращённым капризом скучающего аристократа. От осознания этого мне стало легче, и я перестал избегать его.

Постепенно ко мне возвращалась способность думать: как если бы старые часы с проржавевшими механизмами снова пошли, пусть шестерёнки и крутились в два раза медленнее положенного. Возвращались и другие чувства – способность распознавать запахи и прикосновения, ощущение солнечного света на коже, холода предрассветной росы.

Мне нравилось заходить в воду по пояс и стоять так, подставив лицо ветру и солёным брызгам. Нравилось лежать на полу у открытого окна, наблюдая за облаками и греясь на полуденном солнце. Нравился вкус травяных чаёв, которые заваривала для меня Тинара, и лёгких красных вин, так любимых Честером. Я много времени проводил в саду, слушая песни птиц и наблюдая за жизнью цветов.

Моё тело скучало по движению, и когда это стало совсем невыносимым, я отыскал пустую комнату на первом этаже и сделал её своим залом. У меня всё ещё было не так много сил и желания возвращаться на сцену, и потому понадобилось много времени даже на простые фигуры. Хотя место было идеальным: и тишина дома, и запах моря, и всепроникающий солнечный свет. Совсем не похоже на Театр.

Однажды я замечаю, что Сэрина за мной подсматривает, но не прошу её уйти – потому что этот взгляд тоже является неотъемлемой частью моей жизни. Девочка снова трактует это по-своему, и вскоре перестаёт прятаться. А потом и молчать.

– Умеешь делать сальто назад? Вау! А что ты ещё умеешь? Можешь пройти по канату? А на руках? Как долго можешь стоять на одной ноге? Невероятно! А что-нибудь другое интересное ты умеешь? Играешь на каких-нибудь инструментах? Может быть, на фортепиано? Ух ты!..

Возможно, именно тогда её отношение ко мне начало меняться, но я заметил это слишком поздно: когда Сэра стала тщательнее подбирать слова, странно краснеть, перехватив мой взгляд, и менять платья по несколько раз в день. Меня эти перемены тревожили и тяготили, так что теперь я избегал уже Сэру.

Когда холодный дождь затянулся на несколько дней, Честер задумал научить меня играть в шахматы. Много часов подряд мы сидели на террасе, переставляя фигурки, искусно вырезанные из цветного камня.

– Я много размышляю о том, что понял за свою долгую жизнь. О том, что этот мир слишком хорош, чтобы терять всю его многогранность, предаваясь страху. О том, что боль – тоже его неотъемлемая часть. И без неё не было бы счастья. Ещё: никогда не поздно учиться чему-то новому. А опускать руки – последнее дело. Потому что из любой ситуации есть выход, и ты всегда найдёшь дорогу, если знаешь, ради чего идёшь.

Со временем я начинаю понимать, что этот мир – светлый и спокойный мир семьи Войелло – на самом деле мне не подходит, несмотря на приветливость и доброжелательность хозяев. Я замечаю ожоги, следы солнца на моей коже, и маленькие ранки, которые остаются от камней и морской соли на руках. Мне становится грустно каждый раз, когда по комнатам растекается густой аромат предстоящего ужина. Я скучаю по музыке (никакие птицы и волны её не заменят), скучаю по сцене и ощущению тревожной опасности, когда смотришь на неё с высоты своей позиции. Каждый вечер я с трепетом открываю белый пенал Коды и мысленно благодарю эту удивительную женщину, без доброты которой не выжил бы вне Театра.