Под нервические ахи дам, подобострастные смешки господ и надрывный лай гончих великий конунг Георг Фосиган виртуозно промазал.
Ветер, конечно, и волнение, и неустанная болтовня под руку – вот пальцы и дрогнули, ничего особенного. Другой арбалет – да, о великий конунг! – ну-ка… И снова промазал, не менее искромётно. Конунг опустил арбалет и сказал в гробовой тишине, прерываемой лишь скулежом собак:
– Слишком высоко.
И будто в насмешку над великим конунгом, в воздухе просвистела стрела, и голубь рухнул с небес под копыта конунгова коня.
– Кто бы он ни был, он труп, – со знанием дела сказал Фабиан Бристансон своему племяннику Сальдо, и тот обескураженно покачал головой.
Конунг спешился, поднял голубя за крыло, осмотрел со всех сторон, потом выдернул из груди мёртвой птицы болт и повелел:
– Охотника найти, изловить, доставить ко мне.
– Не надо его ни искать, ни тем паче ловить, великий конунг, – смиренно сказал молодой, бедно одетый мужчина, выходя из придорожных кустов и опускаясь на колени. – Сам каюсь и сдаюсь на ваш справедливый суд.
– Простолюдин, – зашушукались дворяне; кое-кто был разочарован: сорвался очаровательный скандал, который мог стать поводом для клубных бесед минимум вечера на два.
Конунг опустил руку и с интересом посмотрел на золотисто-русое темя человека, склонившего перед ним голову.
– Ты стрелял?
– Я, великий конунг.
– Зачем?
– Есть очень хочется.
Конунг хмыкнул и бросил голубя к его ногам.
– Что ж, ешь. Заработал. Покажи своё оружие.
Охотник протянул арбалет. Конунг даже не стал брать его в руки – кинул беглый взгляд и снисходительно изогнул бровь.
– Ты хорошо стреляешь.
– Я знаю, великий конунг.
– Что ты сказал? – уже отвернувшийся было лорд Фосиган изумлённо оглянулся.
– Я действительно хорошо стреляю.
Несколько мгновений конунг продолжал изучать золотистые волосы молодого охотника, стянутые шнурком на затылке. Потом спросил:
– Кто ты и откуда?
– Я никто, великий конунг, – подняв голову, просто ответил охотник. – А пришёл я из города Эфрин.
Конунг рассмеялся.
– Никто, говоришь? Немного найдётся людей, которым хватит смелости так о себе сказать.
– Нет смелости в том, чтобы говорить правду конунгу, – всё так же смиренно сказал охотник, и это заявление породило в толпе с интересом слушавших придворных презрительный смешок. Конунг присоединился к всеобщему веселью, сверкнув зубастой улыбкой.
– Ты ничего не знаешь о дворе, парень, потому так думаешь. В этом есть и смелость, и некоторая невинность, хотя по большей части глупость… Ты глуп, Никто из города Эфрин?
– Нет, великий конунг.
Придворные зафыркали, засмеялись, зашептались. Конунг смотрел на охотника, улыбаясь.
– А может, ты глуп, но просто дерзок?
– Возможно, и так, великий конунг. А возможно, и нет, ведь ум и дерзость не обязательно исключают друг друга.
– Для человека по имени Никто у тебя слишком хорошо подвешен язык, – заметил лорд Фосиган.
– Имя и умение владеть своим языком, равно как и другими частями тела, тоже не обязательно связаны, – спокойно сказал охотник, и те, кто слышали его слова, попрятали ухмылки и стали отводить взгляды, ибо это была уже неприкрытая дерзость смерда в адрес людей благородного имени, и конунг не мог пропустить её мимо ушей.
Но – вот чудеса! – конунг и впрямь пропустил её мимо ушей. Улыбка спряталась в завитках курчавой каштановой бороды, но не исчезла совсем.
– Ты и впрямь метко стреляешь, Никто из города Эфрин, – сказал он, и каждому, кто знал лорда Грегора, в его словах послышалась двусмысленность.
