– Стерва, – процедил Цирон, выбросив старуху как какой-то мусор.
В кулаке его алел нож.
– Тетушка Дита! – Внезапный визг резанул по ушам.
Но старуха так и осталась лежать у колес, маленькая и жалкая в пышном ворохе юбок.
– Да-да, сучка. – Цирон слизал кровь с лезвия ножа; щеки и лоб были исцарапаны. – Теперь твоя очередь.
Он одним рывком выволок из колымаги что-то неведомое. Я было подумал, что это пуховое облако. Сразу затем – что большой лебедь. Но всмотревшись, расширил глаза.
Это была девка. С волосами цвета меда. С кожей, как впервые беленая печь.
Тонкое, невесомое создание. Живое украшение – лучше двух с половиной добытых голов. Даже сотни голов!
– Какая ты у нас невинная, прям-таки молочная. – Цирон осклабился. – Сейчас мы тебя исправим, так-то!
Асбаш схватил девку за локоны и рывком поднял на ноги. Та закричала.
– Нет, нет! – Крик сменился плачем. – Не надо! Мой дядя заплатит…
– Тс-с-с! – Цирон сжал ей губы пальцами, да так, что лицо ее исказилось до неузнаваемости. – Таборянам золото ни к чему! Дашь что другое, так-то?
И тогда я увидел ее глаза. Огромные. Больше, чем у Михаль. Похожие на два янтарных диска – и пока еще не пустые.
– Асбаш, – вставил я, подъезжая ближе, – что ты делаешь с добычей барона?
Цирон резко сорвал с девчонки платье, оставив ее в исподнем. По щекам ее крупными ручьями потекли слезы.
– Кто это у нас тут клювик разинул? – проскрежетал асбаш. – Хорек! Никак вякалка выросла?
– Барон получает всю добычу, асбаш, – пропустил я его укол. – И только барону ее делить меж равными.
– Да ну? – Он глухо рассмеялся. – Дык я только попробую, стоит ли добыча дележки. Неужто Саул огорчится, если я подготовлю ему девочку?
Таборяне из ватаги молчали, обступив нас кольцом. Видимо, они никак не могли решить, что сейчас главнее: правда боевого командира или правда барона, которого здесь нет. Чтобы придать словам веса, я подвел Храпуна вплотную к асбашу.
– Отпусти добычу. – В груди застучало, когда он оказался так близко. От ненависти вперемешку с тревогой. – Или я…
– Или что? Расскажешь папочке? – Цирон уронил девку на колени лицом ко мне. – Отпущу-отпущу… Только сперва покажу тебе, хорек… Снова покажу, как трахаются таборяне!
В голове помутилось, и взор застила пелена. В ушах мычал испуганный зобренок. Рыдала девка с янтарными глазами. Выла Михаль с глазами пустыми.
Я оттолкнулся от седла и приземлился с тошнотворным хрустом.
Сапогом о колено Цирона.
Асбаш взревел обожженным медведем, оттолкнув нас с девчонкой разом. Я влетел спиной в таборян, но те швырнули меня обратно – да так, что лоб встретился с фургоном. Не успел я растереть ушиб, как Цирон, припав на больную ногу, взревел опять… И снял с пояса булаву.
– Я тебя проучу! – Он разгрыз свой бурдюк зубами, сделал жадный глоток. – Ноги переломаю!
Асбаш рубанул булавой по земле – и выбил вмятину с голову младенца. Мне снова свело живот.
Сжав кистень в мокрой ладони, я пожалел о своей горячности.
Цирон бросился вперед, невзирая на боль. Я увернулся – и литое навершие булавы разнесло колымаге борт.
Асбаш прихрамывал, но плотный полукруг таборян не давал разминуться. Кистень приходилось вращать над макушкой, а не у плеча, как я привык. А Цирону было плевать: глаза его стали от грибов рубиновыми, точно кунтуш отца. Расцарапанное лицо, грива свалявшихся волос, косматая борода.
Если таборяне вселяют ужас в южаков, то асбаш Цирон вселял ужас в меня.
