– А вот кошек, говорят, беспородных не бывает, – влезла я. – Даже у самой простой уличной кошки есть какая-нибудь порода.
– Кошки все аристократки, согласна, – ответила королева. – Но я бы не завела кошку, они не слушаются, не привыкают, и никогда не знаешь, что у них на уме.
– То есть, тебе нужны породистые и послушные? – подколола Нику Оля.
– Да, – спокойно подтвердила королева. – Они предсказуемые, надежные и благородные, что еще надо?
Все задумались и какое-то время молча пили кофе.
Я вспомнила Тапоню с ее «энергичной дворняжкой» в отношении Мартышки. Едва ли Тапоня могла сама такое придумать, скорее всего, повторила за своей мамой. А значит, это суждение взрослых шикарных женщин, к которым в моем понимании относились Ника и ее мама. А вот Тапонина мама – в моем же понимании – относила себя к ним сама.
– А я кошек больше люблю! – пришла к выводу я, нарушив затянувшееся молчание.
– Ну да, – усмехнулась Ника, – ты же у нас восточная царевна. Вон иранцы как обожают своих кошек, они для них символ свободы! Их даже в дом не берут, чтобы не мешать гулять самим по себе.
– Да, мне отец тоже рассказывал, что везде на Востоке кошка – фетиш.
– Что такое фетиш? – спросила Анька, королевская сестра.
– Предмет поклонения и обожания, – снисходительно пояснила фрейлина. – В Иране, в Египте, в Индии и во всей Юго-Восточной Азии кошек очень почитают. Особенно, мусульмане, у них вообще кошка священное животное. По преданию даже их маленький молельный коврик образовался от того, что пророк Мухаммед решил помолиться, но на ковре спала кошка. И чтобы не тревожить ее сон, он потихоньку отрезал себе маленький кусочек ковра, а кошке оставил все остальное.
– Хочу быть кошкой! – засмеялась королева. – Где мой Мухаммед? Я позволю ему отрезать кусочек моего ковра!
– Не приехал в этом году твой Мухаммед, – захихикала Анька. – Прибереги свой ковер для кого-нибудь другого!
Я подумала, что девчонки имеют в виду Вовчика или Филиппка, но уточнять не стала. Какая разница, если в этом году ни того, ни другого с нами нет.
В другой раз за кофе обсуждали московские школы, и Ника спросила меня, как же мы с бимарестанскими мальчишками тут учимся, если школы нет? Я рассказала про Светлану Александровну и обмолвилась, что хуже всего дело у нас обстоит с математикой и пионерией. Моих одноклассников приняли туда еще в третьем классе, а я так и осталась октябренком.
Королева успокоила меня тем, что математика девушке все равно не нужна, но с пионерами все сложнее:
– А вот в том, что ты не пионерка, в Москве лучше не признавайся и не наживай себе проблем!
Со знанием дела Ника посоветовала мне заранее попросить бабушку купить мне в «Детском мире» пионерский галстук и перед школой просто его повязать. Рассказала, что ее подруга так и поступила, когда осталась в Бейруте, где работали ее родители, после того, как там закрыли посольскую школу.
Из королевского рассказа мне больше всего понравилось, что мы с моими бимарестанскими товарищами не одни на белом свете, кого родители прячут «в шкафу» в странах, где нет советской школы. Но сама мысль о самовольном повязывании на шею «частички революционного красного знамени» почему-то казалась мне кощунственной.
– А если сама стесняешься, любого взрослого попроси, тут у нас все коммунисты, – поддакнула фрейлина. – На фронте так в партию принимали, прямо в бою. А у нас тут как раз война.
