Мне действительно казалось маловероятным, что стражи мусульманской революции, у которых и так дел полно, взрывы и перестрелки каждый день, станут ловить какого-то малолетнего Махьора из богатенькой семьи. Который, судя по поведению, еще и маменькин сынок: иначе что он там свою храбрость родителям доказывает, сидя с ними в Париже и мотая им нервы своими угрозами вернуться и напялить свой дурацкий платок!
Я была уверена, что, если опасность действительно есть, родители ни за что не позволят своему Махьорчику вернуться на родину. А все эти разговоры с забора – мальчишеская попытка придать себе налет героизма. Плотное общение с Мартышкой не прошло для меня даром, сделав в отношении мужчин не по годам мудрой. По крайней мере, мне так казалось.
Увы, проверить свои догадки я так и не успела.
В начале месяца Шахривар 1360-го года, по-нашему в конце августа 1981-го, родители все-таки приняли решение отправить меня на учебный год в Союз.
Из-за неспокойной обстановки в городе это решение, конечно, зрело. Но окончательный «пинок» родителям дала моя бабушка, заявив, что не ходить в школу третий год подряд – это уж слишком! И согласилась присматривать за мной весь учебный год, «лишь бы эти безумные люди, твои родители, вернули тебя в нормальную советскую школу», именно так она и сказала.
Ради этого бабушка даже решилась на время переехать к нам в Сокольники, пожертвовав «своими делами, привычками, соседями, приятельницами, поликлиникой, семью другими внуками и абонементом в консерваторию».
Договорившись с молодой парой из ГКЭС, отъезжающей в отпуск, папа заехал в консульство и вписал меня в их паспорта. Мне объявили, что у меня есть неделя на сборы, и я могу составить список, чего бы я хотела купить с собой в Союз. Папа будет ездить с этим списком по магазинам сам, потому что лишний раз выезжать в город с детьми теперь опасно.
– Только держи себя в руках, составляя список, – напомнила мама, испортив тем самым всю мою радость от того, что я могу сделать папе заказы.
Примерно в то же время Серега тоже узнал, что его отправляют в Союз. Его взялась вывезти наша доктор-псих, она ехала в отпуск. К нашему обоюдному сожалению, Серега ехал не моим поездом 30 августа, а на неделю позже. Единственное, что его утешало, что он опоздает «в эту чертову московскую школу» на целых две недели: уедет только 7-го сентября, а еще четыре дня ехать, а там выходные
– Не хочу я в эту Москву! – печально сказал Серега. – Знаешь, в Тегеране мне как-то спокойнее!
Я догадалась, что Сереге грустно оставлять СахАра, ведь до этого он никогда не расставался с младшим братом. К тому же, выяснилось, что Макс и Бародар тоже уедут, только чуть позже, в середине сентября, вместе со своими мамами. Выходило, что из детей в Тегеране оставался один бедняга СахАр. Еще, правда, был мой братик-баятик, но он не мог стать мелкому Сашке полноценным другом, потому что еще не умел ходить и говорить.
В мой последний перед отъездом день в Зарганде мы с мальчишками прибрались в нашем «штабном» дупле, аккуратно завернули в целлофан все наши ценности – карту местности и найденные записки – чтобы за зиму они ненароком не отсырели. Посидели под платаном на травке, поболтали на дорожку и договорились в Москве созвониться. С посольскими девчонками я даже не стала прощаться, они ехали домой со своими мамами тем же поездом, только в другом вагоне.
