Светлана Александровна сказала, что во время наших занятий будет делать упор на русский и литературу, так как это ее специальность, но в отведенное время может также давать нам домашние задания по истории, природоведению, рисованию и внеклассному чтению и проверять их во время следующего урока. От математики учительница тоже категорически отреклась.
Нам повезло: у Светланы Александровны оказались с собой дидактические материалы по русскому языку. В Москве они были большим дефицитом, это я знала из Олиных писем. «Дидактичка» по каждому предмету предназначалась для учителя и содержала все контрольные, запланированные Министерством Просвещения на данный год обучения. Например, в «дидактичке» по русскому за 4-й класс были собраны все диктанты, изложения и условия прочих проверочных работ по русскому языку за каждую четверть. Разумеется, иметь такое пособие дома было очень выгодно: можно вперед прописать все «контрошки» и жить спокойно. Школьные учителя негласно приветствовали наличие у ученика «дидактички», хоть это было и не положено. Но педагоги понимали, что по «подпольной» брошюрке школьников непременно станут гонять дома родители, чтобы их чадо блеснуло на контрольной и утерло нос всем остальным. В советской школе все стремились к тому, чтобы их ставили в пример остальным – и дети на уроках, и мамы-папы на родительских собраниях. А учителя этим соперничеством успешно пользовались, чтобы вовлечь родителей в обучение отпрыска. Но «дидактички» выдавали в РОНО ограниченным количеством на каждую школу, под подписку директора, и выдавать их на руки ученикам строго запрещалось. Оля писала мне, что папы-мамы крутились, как могли, ведь в продаже «дидактичек» не было, а тем временем их чада безнадежно проигрывали в успеваемости счастливчикам, которые знали все задания контрольных наперед и тренировались по ним дома.
Из этого в Москве возник целый «подпольный самиздат», как называл его Олин папа, которому пришлось в нем активно участвовать. Оля рассказала, что их классная руководительница в строжайшей тайне выдала одну «дидактичку» Олиному папе всего на один день, чтобы он размножил ее на весь класс у себя в НИИ на «ротапринте» – копировальном аппарате. По словам подружки, таким образом их «классная» боролась за показатели своего подшефного класса в глазах РОНО, а вот Олиному папе пришлось нелегко. В НИИ, оборудованных «ротапринтами», в то время велся жесткий учет каждой копии, так государство боролось с размножением запрещенной литературы. В учреждении, где и без того была строгая пропускная система и куда посторонний проникнуть никак не мог, «ротапринт» стоял в специально охраняемой комнате и при нем неотлучно находился сотрудник на отдельной ставке – оператор копировального аппарата.
Олиному папе как-то удалось прорвать все кордоны и сделать 40 копий брошюры для дочкиных одноклассников, но после этого иначе как «подпольным самиздатчиком» он себя не называл.
О треволнениях с «дидактичками» Оля писала мне еще в прошлом учебном году, но тогда я не очень поняла суть проблемы. Такой аппарат фирмы «Canon» совершенно спокойно стоял в канцелярии нашего госпиталя, не вызывая никакого ажиотажа. Только мы называли его не «ротапринт», а «копир». И в секретариате посольства был такой: только если за бимарестанским вообще никто не следил, то посольский тоже был подотчетным, хотя до московского, который в охраняемой комнате, а комната – в секретном НИИ, ему, конечно, было далеко. Чтобы воспользоваться посольским копиром, надо было всего лишь договориться с секретаршей.
