Шашлыки жарили, как обычно, из баранины и курицы, свинины в Тегеране, разумеется, не было, а говядину иранцы считают мясом для супа, но никак не для кебаба.
– А помнишь, как мы в шашлычную стояли? – вдруг спросил меня папа, уплетая сочную баранину прямо с одноразового деревянного шампура, они продавались в каждом «супере» в наборах для пикника.
Конечно, я помнила шашлычную в парке Сокольники, а особенно – очередь в нее. Наверное, ее помнят все, кто заехал в наш район, когда он еще был новостройкой, и заведения общепита, пригодные для всей семьи, можно было пересчитать на пальцах. «Шашлычка на кругу» или «квадратная стекляшка» в парке относилась как раз к таким знаковым семейным заведениям. Каждые выходные одна половина гуляющих в парке стояла в очереди в шашлычную, а вторая – в чебуречную. Чебуречная тоже была «стекляшкой», только круглой, и стояла на другой стороне того же «круга» – променада, закольцованного вокруг центрального фонтана, зимой он превращался в каток. Недалеко были еще «Сирень» и «Фиалка», но они уже считались ресторанами, там было дороже и детей туда не водили. По крайней мере, меня.
Разумеется, всех моих одноклассников родители тоже брали с собой в шашлычную и чебуречную и нередко по выходным мы случайно там сталкивались. Иногда на переменах мы спорили, где вкуснее. Одним больше нравились шашлыки, другим чебуреки, а очередь в обе закусочных была одинаково длинной, завиваясь перед входом плотными кольцами. Но посетители парка культуры и отдыха терпеливо в ней стояли вместе с детьми, даже на трескучем морозе, это была незыблемая сокольническая традиция выходного дня. Вкус самих шашлыков и чебуреков я помнила очень смутно, а вот очередь очень хорошо. Стоять в ней было достаточно весело, там обязательно встречался кто-то знакомый из детей, и в процессе стояния можно было играть. Еще запомнился кассир чебуречной – молодой парень с серьгой в ухе. Знакомством с ним почему-то очень гордились, будто он был знаменитым артистом или министром. И те, с кем он здоровался, пробивая чек, очень гордо шли во вторую очередь – на выдачу. Вторая очередь была тоже длинной, но стояла уже внутри, поэтому казалось очередью избранных. Счастливым обладателям чеков, пробитых «артистом», оставалось только пробиться к прилавку и получить картонную тарелку с вожделенным блюдом. Удивительным образом столов и в «шашлычке», и в «чебуречке» всегда хватало, стоя никто не ел. Возможно, откушавших тут же выпроваживали, чтобы они не засиживались.
Еще возле знаменитой сокольнической пожарной каланчи была не менее знаменитая пончиковая – ларек, вокруг которого на улице стояли высокие круглые пластиковые столы на железных ножках. В пончиковую тоже всегда стояла очередь, зато в процессе стояния можно было наблюдать через стекло за работой диковинного агрегата. Он сначала выплевывал белые и круглые колечки сырых пончиков на специальные рельсы, по которым они катились и падали в чан с кипящим маслом, а оттуда через широкую металлическую трубу вываливались уже румяные, в золотистой корочке. Упитанная раздатчица в белом фартуке, вооруженная большим совком, засовывала их в серые бумажные кульки и щедро посыпала сахарной пудрой.
Конечно, заргандинские шашлыки из парной баранины и американские пончики-донатсы, которые выпекали в каждой тегеранской кондитерской, были намного вкуснее. И в очереди за ними стоять не приходилось, что и имел в виду мой папа. Но уже тогда я смутно чувствовала, что ажиотаж вокруг советских шашлыков, чебуреков и пончиков, придает им особую, ни с чем несравнимую прелесть, а потому ответила:
