Танюшка по-прежнему не разговаривала, но как-то утром принесла из дома целый пакет дорогого голландского молока, такое уже не все покупали даже себе, не то, что кошкам. К тому моменту целый год мировых санкций в отношении Ирана уже сказался и на нашей жизни. Все это время импортные продукты медленно, но верно исчезали с тегеранских прилавков и к сентябрю их почти не стало. А те немногие, что остались, подорожали настолько, что рядовым советским командировочным стали не по карману. Летом в Зарганде мы не очень это замечали: рядом был фермерский базар, где мы покупали овощи-фрукты, яйца, парное мясо и молочные продукты. А в городе перебои с продовольствием сразу бросились в глаза: прилавки и холодильники в прежде изобильном «супере» Рухишек теперь стояли наполовину пустыми. В прежних объемах работали только местные пекарни, фруктово-овощные развалы и молочные лавки, где продавались маст, курд и панир-хамеи – местные кисломолочные продукты.
Голландское молоко щедро налили в кошкино блюдце, а остальное припрятали там же под лестницей. И тут в большой двор выплыла Танюшкина мама, вид у нее был грозный.
– Я запрещаю Тане возиться под этой грязной лестницей! – грозно заявила она, возвышаясь над нами в адидасовском спортивном костюме и глядя почему-то не на свою дочь, а на нас с Серегой.
На лице Танюшке появилось то самое упрямое выражение, но она, как всегда, молчала. Мы молчали тоже.
Лыжница уперла руки в боки и строго спросила:
– Вы меня поняли?
В этот раз она смотрела прямо в глаза Сереге, поэтому он взял и ответил:
– Да мы ее держим, что ли?! Пусть идет отсюда!
Танюшка вдруг расплакалась да так громко, что обставила бы Вовку, если бы они соревновались в громкости плача. Выскочила из-под лестницы и убежала в сторону дома. Ее строгая мама молча и красиво зашагала за ней.
– Странная какая, ни здрасьте, ни до свидания, – пожал плечами Макс. – Похоже, у них в семье не принято разговаривать.
– Действительно, – пожал плечами Серега, – нельзя было дома, что ли, рассказать дочке, что она там ей запрещает?!
Мы снова занялись котятами. У нас возникла идея соорудить им из пустого ящика красивый и уютный дом, для чего нужно было добыть байковое одеяло и всякие лоскуточки у тети Раи.
Но тут возле лестницы снова появилась Танюшка, уже без мамы. Мы приготовились расспросить, как ей удалось вырваться из дома назад к лестнице и вообще посочувствовать. Но маленькая беленькая тихоня вдруг уперла руки в боки, прямо как ее мама, и громко отчеканила с металлом в голосе:
– Я могу находиться везде, где хочу! Никто из вас не имеет права сказать мне «иди отсюда!» Вы меня поняли?
Мы так и обомлели. Такого поворота мы никак не ожидали. К тому же, мы только что узнали, что наша новенькая вообще умеет разговаривать.
Первым нашелся Макс:
– Ага, только ты сначала у мамаши своей уточни, где тебе можно находиться, а где нельзя, а уже потом к нам лезь!
Танюшка снова громко зарыдала, развернулась и убежала.
А вечером каждому из нас, кроме Вовки, попало от родителей за то, что мы «травим новенькую девочку, не принимаем ее в игры или нарочно тащим ее в запрещенные места, чтобы ее ругала мама».
Как выяснилось позже, лыжница не поленилась донести свою претензию до каждой из наших мам в отдельности. А Вовку, как тоже новенького, даже пригласили к Таньке домой и там подробно расспросили, не травят ли и его тоже?
