– И что мы им такого сделали? Скорее всего хотят еще что-то забрать оттуда – может, то самое, что мы увезли. А зачем им? Эй, ты что – уснула?
Джина пробормотала что-то невразумительное. Она сидела, упираясь плечом в дверцу, опустив голову на грудь. Минич положил руку на ее плечо. И ощутил мелкую дрожь. Джину трясло. Заболела?
– Что с тобой, эй?
Она попыталась ответить и не смогла: зубы стучали.
Минич обнял ее, прижал к себе. Подумав – с усилием пересадил женщину к себе на колени, потом нашарил и нажал рычаг, превращая правые сиденья в хотя и неудобное, но все-таки ложе. Чтобы переложить Джину туда, пришлось выйти из машины и зайти с другой стороны. Так он и сделал. Пожалел, что нечем было накрыть ее. Джина еле слышно пробормотала тонким голосом:
– Холодно…
Он затворил правые дверцы – не хлопая, но сильно нажимая бедром. Вернулся на свою сторону, разложил и водительское кресло. Улегся рядом с Джиной. Заблокировал все дверцы.
– Ближе… ближе… согрей меня.
Он прижался к ней всем телом. Сколько-то времени прошло – он почувствовал, как утихает дрожь, успокаивается ее дыхание. Он повернул ее лицом к себе и губами нашарил ее губы. На поцелуй она ответила неожиданно горячо, и он почувствовал, что сейчас ему все будет позволено.
По теплому времени надето на ней было очень немного. Объятие получилось неожиданно жарким, не как уступка с ее стороны – как желание, сильное, горячее. Да и сам он давно не испытывал такого влечения – по силе и продолжительности. Конечно, малолитражка – не самое удобное место для любви, но сейчас ее несовершенства им не мешали. Может быть, только что перенесенный страх способствовал такому взрыву чувственности? Но им некогда было думать об этом. В одно из кратких мгновений прояснения Минич подумал, что этак машина и в самом деле уйдет в песок по самое днище. Но сейчас ему – им обоим – наплевать было на все, что могло быть потом. Если бы даже они стали проваливаться к центру планеты, они далеко не сразу заметили бы, что стало слишком жарко: и так уже были раскочегарены до предела. Странным казалось, что окружавшая их темнота еще не раскалилась докрасна.
Устав наконец, они еще долго лежали рядом, стараясь как можно большей поверхностью тела прикасаться друг к другу. Как нечто, не имеющее к ним отношения, Минич в полудреме заметил: конусы света снова обозначились невдалеке, сдержанно пророкотал сильный мотор – и все это ушло своей дорогой.
Лишь когда за стеклами машины воздух стал сереть, Минич приподнялся и стал разыскивать то, во что был одет вечером: пора была привести себя в порядок, вытащить из багажника лопатку и попробовать высвободиться из песочной ловушки. Уж очень не хотелось идти в деревню и нанимать кого-нибудь, чтобы вытянули на дорогу.
Джина спала и проснулась только тогда, когда, изрядно поработав лопаткой, Минич включил мотор и стал выбираться. Это удалось не сразу, и все это время Джина молча оставалась на неудобном ложе. Только когда он вылез наконец и развернулся, готовый в путь, она проговорила тихо:
– Постой, дай привести себя в порядок…
Когда она оделась и вышла, оба в нерешительности постояли несколько секунд друг против друга, решая, похоже, как отнестись к тому, что произошло ночью: сохранить – или забыть раз и навсегда? Джина решила первой – шагнула и спрятала лицо у него на груди. Было, понял он и счастливо вздохнул, обнимая ее.
