Но в этом году всё будет не так, всё, с самой зимы и теперь уж до конца. Это мой последний школьный год. В этом году я получу бумажку со страшным названием «Аттестат зрелости», свидетельствующую о моей «зрелости» и пригодности для поступления в Тбилисский Государственный университет. «Другой дороги в твоей жизни нет!» – Так сказала мама. – Говорят, при поступлении огромный конкурс.
– Ты должна работать, работать и работать над собой, – это тоже говорит мама, случайно или специально перефразировав высказывание великого Ленина, который завещал «учиться, учиться и учиться». Мама считает, то Ленин чего-то не договорил или сам недопонял. Мама вообще любит всё менять, как сама хочет. Наверное, сказала «работать» специально, чтоб мне было страшней. А страшнее быть не может, мне и так давно страшно. Тбилисский Государственный университет похож на гигантского дракона с огромной пастью, который проглатывает самых лучших, молодых и красивых юношей и девушек, засасывая их в свою глотку, похожую на высокие, массивные двери. И там они исчезают, эти юноши и девушки, и в деревню к себе они, конечно же, не возвращаются. Не вернусь туда и я, потому, как буду отдана на съедение дракону под названием «вступительные экзамены». Да и чего в Ораму ехать то? Все мои ровесники и друзья тоже выросли. Теперь вообще мало кто летом ездит в нашу деревню. Деда – папин папа после смерти бабушки жил несколько лет один в деревенском доме и смотрел за хозяйством, но и он уже давно переселился к нам. Приехал однажды погостить, и папа уговорил его остаться. До сих пор удивляюсь, как папе удалось его убедить? Хотя… Боюсь казаться самонадеянной, но может быть, деда не уехал из-за меня?
Деда очень скучает по деревне. Очень. Первое время вообще не хотел входить в квартиру, сидел во дворе допоздна. Потом начал мастерить, строить, сажать, поставил высоченную беседку и «пустил» на неё виноград. Деда каждую весну аккуратно подрезает тонкие, ненужные веточки, делает винограду «прививки», и тогда на одной лозе выспевают сразу два сорта винограда, и гроздья висят совсем разного цвета; приносит черенки, сажает их и опрыскивает потом ярко-бирюзовым медным купоросом. Купорос очень, очень красивого цвета, глаз оторвать невозможно, но потом деда его портит, добавляет туда мел, и купорос из бирюзового становится противным.
Мысли о лете и предстоящих экзаменах портят моё каждодневное существование, не дают покоя. Я живу в ожидании чего-то тяжёлого и неприятного.
– Такие убогие, прямо я не знаю… Даже телевизор не смотрят! – Голос мамы возвращает меня из Орамы и виноградников обратно на кухню с газовой плитой и булькающей кастрюлей.
– А как им смотреть, если света опять нет? – Я не хотела ввязываться в разговор. Мои беседы с мамой редко не заканчиваются скандалом.
– А тебе какое дело?! – Она перестаёт мешать обед и резко оборачивается ко мне, – не тебя спрашивают и не с тобой разговаривают! – В голосе мамы я слышу радость. Она очень хочет с кем-нибудь поболтать. Мама общительная.
– А кого спрашивают? – Ну всё, раз ввязалась, теперь держись, – дома же никого нет, кроме меня, – надо попытаться хотя бы увести разговор в нейтральное русло, – кстати, а где Арис? – Я делаю движение, будто хочу заглянуть в комнату, – у него же уроки давно закончились. У нас самих последних двух уроков не было, а он ещё раньше со школы ушёл
