Я слышу шаги в коридоре, где поскрипывающий пол докладывает обо всех, кто не в кровати, и мне нужно торопиться. В ребяческой попытке привлечь внимание Конора и разрядить неловкость между нами, я печатаю хэллоуинское послание указательным пальцем. Я не могу нормально печатать и ужасно справляюсь с современными технологиями, но я улыбаюсь про себя, когда на экране появляются буквы.
Потом я возвращаюсь на свою половину, наблюдаю и жду. Вернувшись, Конор таращится на слово, потом оборачивается, хмурясь в мою сторону. Я бы хотела, чтобы он что-то сказал, что угодно, но, как обычно, он молчит. Конор перестал разговаривать со мной примерно в то время, что и Роуз, и никакие мои слова или действия этого не меняли. Иногда его пристальный взгляд, прикованный ко мне, кажется болезненным. Я как слово, которое ему удается прочитать, или пазл, не поддающийся разгадке, вроде кубика Рубика, который он не мог решить в детстве, сколько бы ни поворачивал. Конор ложится на кушетку и без единого слова отворачивается лицом к стене. Я же отворачиваюсь от охватившего меня разочарования, гадая, почему он все еще не видит меня нынешнюю, или не говорит о произошедшем. Никто не может убежать от своей тени, но он всегда был намерен попробовать.
В этой части дома холодно, я дрожу на другом конце комнаты, лежа на своей кровати. Я моргаю в темноте, слушая дыхание Конора, пока он снова притворяется, что спит. Потолок усеян звездной галактикой. Это флуоресцентные стикеры, им почти столько лет, сколько мне. Думаю, они будут светиться еще долго, когда меня не станет, совсем как звезды в небе, и иногда кажется, что никто в семье не заметил бы моего исчезновения. Иногда я думаю, они жалеют о моем рождении. Я закрываю глаза, по щеке стекает единственная слеза, капая на подушку.
Через какое-то время я слышу шум внизу. Я никогда не спала крепко, я даже не уверена, спала ли только что. Знаете этот кошмар, когда людям снится, что они падают? Мне он видится все время. Взглянув на часы в комнате, я вижу, что уже почти полночь. Как только стрелка доходит ровно до двенадцати, до меня доносится ужасный вопль.
31-е октября, полночь – шесть часов до отлива
Крики прекращаются.
– Ты это слышал? – шепчу я, но Конора нет в комнате.
Я поспешно выбегаю из комнаты, спускаюсь вниз, пересекаю коридор и оказываюсь на кухне. Моя племянница стоит посреди комнаты в розовой пижаме, из-за которой выглядит младше своих лет. Трикси плачет. Опустив взгляд, я понимаю причину.
Бабушка лежит на полу в белой хлопковой ночнушке. Ее глаза закрыты, кожа посерела, на голове виднеется большая рана и лужа крови под ней. Поппинс лежит возле нее и ни одна из них не двигается. Стул перевернулся, словно она стояла на нем и упала. И я вижу кровь на духовке, где она, вероятно, ударилась головой. Все в комнате замирает и затихает, секунды тянутся словно минуты. Даже море с дождем внезапно притихли, когда я оглядываю сцену, будто мой мир поставили на паузу. Звук рыданий Трикси снова проигрывается у меня в ушах. По ее щекам катятся слезы, и я бросаюсь к ней.
– Тихо, тихо, все хорошо. Просто расскажи, что случилось, – говорю я Трикси, опускаясь на пол рядом с бабушкой, стараясь не прикасаться к ней и не ухудшить ситуацию. – Бабуля, ты меня слышишь?
Она не двигается, но Поппинс поднимает на меня грустные глаза и начинает скулить.
