– Я хочу домой, – всхлипывает Трикси.
– Почему бы тебе не посмотреть телевизор в гостиной? – говорит Лили. Телевидение всегда было заменой родителям в доме моей сестры, но она раздражается, когда Трикси поворачивается ко мне за утешением.
– Все будет хорошо, я обещаю, – говорю я, задумываясь, правда ли это. – Очень грустно, что бабушка умерла, и мы все будем по ней скучать. Ты иди к телевизору, а я подойду через минуту. – Люди склонны видеть то, в чем нуждаются, и слышать, что хотят, по моему опыту. Трикси кивает, снова вытирая слезы рукавом розовой пижамы и покидая комнату.
Как только она исчезает, обсуждение поэмы на стене продолжается. Я слушаю перепалку остальных о ее значении и о наших дальнейших действиях, не удивляясь, что никто не интересуется моим мнением. Как самая младшая в семье, я привыкла, что никого не волнуют мои мысли. Я немного погружаюсь в мысли и замечаю восемь вырезанных овощей, все еще лежащих на кухонном столе. У них такие жуткие мины, на которые бабушка явно потратила много времени. Среди них тыквы, кабачки и редька, потому что ей всегда нравились хэллоуинский фольклор и традиции больше, чем коммерческая версия ее любимого дня.
Каждый год в нашем детстве она помогала нам вырезать тыквы, рассказывая историю их происхождения и миф о Жадине Джеке. Ирландская легенда гласит, что жадина пригласил дьявола выпить, но потом отказался платить за напитки. Это была уловка, одна из многих, которые Джек проворачивал с Дьяволом до самой своей смерти. Но затем Бог не впустил Джека в Рай, а Дьявол – утомленный его уловками – отказался впускать его в Ад. Поэтому Джек был обречен обитать в Чистилище, имея лишь горящий уголек внутри старой репы, подсвечивающий ему путь в темноте. Полагаю, в какой-то момент истории репа превратилась в тыкву, но с другой стороны, все истории, рассказываемые довольно часто, меняются и искажаются со временем. Именно из-за Жадины Джека мы вырезаем тыквы и ставим в них свечи на Хэллоуин. Один из моих лучших талантов это знать по чуть-чуть о многих вещах, и бабушка научила меня почти всему. Она говорила, что мораль легенды – самому расплачиваться за все в жизни или быть обреченным на вечный мрак и одиночество.
– Она явно была недовольна нами, – говорит моя мать, вырывая меня из транса. – Думаю, вчера вечером это было очевидно. Я уже долгое время задумывалась, не страдает ли бабушка от деменции. Эти… – она указывает на поэму, не глядя на нее, – …оскорбления совсем на нее не похожи. Может, она просто разволновалась и…
– Что? Разволновалась, написала поэму и умерла? – спрашивает Лили.
– Это может оказаться скрытым благословением, – говорит Нэнси.
– Как ты можешь такое говорить? – спрашиваю я, дрожа от ярости.
Мать игнорирует меня: – И эта демонстрация… деменции, в сочетании с ее странным поведением прошлым вечером… может означать, что ее завещание попросту нельзя воспринимать всерьез. Если она была не в себе во время написания…
– Она не была не в себе, она просто озвучивала свои мысли, – говорит Роуз.
Нэнси бросает на нее гневный взгляд.
Прежде, чем они успевают начать спорить, мы все замираем, слыша в отдалении голос бабушки.
– Настало время тебе встретиться с остальными Даркерами, моя дорогая.
