А что до собственной врождённой похожести на людей… Подумаешь: в этом и других мирах обитало великое множество всевозможных существ. И, хотя число вариантов было чуть ли не бесконечным, не исключались повторы. Вероятности зачастую непредсказуемы. Я старательно убеждал себя, будто то, что мы оказались сродни людям или люди сродни нам – всего лишь игра этих вот самых вероятностей. Чистая математика, не более. Да, кроме того, внешнее сходство, случайное подобие, вовсе не означало тождественность внутреннего содержания.
К примеру, у меня не было сердца. Такое вот небольшое уточнение.
Как, впрочем, лёгких, печени, да и в принципе каких бы то ни было жизнеопределяющих систем человеческого организма. Моё тело, в отличие от людского, являлось вполне себе самодостаточным, с внушительным запасом прочности и гибкости в придачу, так, что его состояние практически не зависело от внешних условий. Вот тоже странно: мир по винтикам разбирал, а себя как-то не удосужился… Если не углубляться, то в наличии имелось лишь нечто среднее между системой кровоснабжения и нервной системой. Только эта замкнутая сеть была куда более разветвлённой, нежели кровеносные сосуды или нервные волокна, и вместо крови содержала в себе универсальный носитель. Уникальный медиатор. Эфир, передающий информацию быстрее любого нервного импульса, что обеспечивало мгновенный отклик, без задержки на модуляцию и приём сигнала. Я весь был сплошь приёмником и модулятором, не имея для того выделенного центра, каковым является человеческий мозг. Но, как было установлено законами природы, на физическом уровне сверхпроводимость и постоянство настройки неосуществимы без холода, дабы низвести энтропийные эффекты. Потому я был холоден чрезвычайно. Лишь тонкая граница моей кожи защищала окружающий мир, полный тепла и движения, от ледяного пространства внутри, будучи на деле не просто волокном, тонкой мелованной бумагой, а нешуточным и почти непроницаемым барьером. Оставалась лишь небольшая разница температур. Впрочем, Мигеля не интересовала анатомия, его занимал исключительно мой разум, способный добыть что угодно и откуда угодно, если направить его должным образом.
Пока я раздумывал о своём, в который уж раз к ряду выпав из реальности, мой ученик заварил себе травяной чай, тихонько переговариваясь о чём-то с чертёнком, который по-прежнему сидел под столом. Горелой шестью больше не пахло. И лапу или руку.. не знаю, как лучше, он зализывать перестал.
Я прислушался. Кажется, беседа шла о семейных делах нового постояльца.
«..И..и.. мамку утащил, схарчить… А..а.. батьку.. того приходской поп извёл.. с век тому буде.. совсем-совсем извёл.. вот…» – чертёнок всхлипнул.
«И поделом», – глухо донеслось из-за решётки под потолком.
«Сирота, я сирота!..» – проигнорировав недружелюбный выпад хатника, хрипло запричитал чертёнок, видно, пытаясь разжалобить молодого мага.
Ну такие приёмчики на Мигеля не действовали отнюдь.
Выслушав эту трогательную историю, он ровно проговорил: «Раз так, оставайся покамест на испытательный срок, Лёлик. Но если что, я тебя предупредил».
Из-под стола донеслось согласное хрюканье.
А из вентиляции сей же час послышалось: «Тьфу, ироды!» И недовольное удаляющееся шебаршение.
Кажется, домовой, так и не добившись тут своей правды, отправился восвояси. Я же в свой черёд подумал о том, что с именем мне очень даже повезло: я, по крайней мере, не Лёлик… Хотя какая мне, в общем-то, разница?
