Будто бы и взаправду выдохшись, пошатываясь и еле дойдя до реки, я опустился на гранитные ступени у самой воды, задумчиво скрестив руки на коленях. Что же, я был предельно измотан нелёгкой внутренней борьбой: победы в этом поединке мне не светило отнюдь.
В подвижном, колышущемся зеркале отражений, расстелившемся передо мной, где я снова стал собою, я тщетно пытался угадать ответ на вопрос, задаваемый по тысяче раз безрезультатно. В заострённости черт собственного лица, в нервном поблескивании глаз – во всём без труда угадывались тревога и страх. Чувства владели мною, а не я – ими. Вот она, оборотная сторона людской жизни, её неказистая изнанка. Не к тому ли я стремился, упрямо пытаясь стать как они? Таким же живым.. таким же.. чело-вечным. Не это ли ранее пленяло меня в представителях рода людского? Их необъяснимая способность поступать вопреки. Я, неукоснительно следовавший Его Закону, безусловно, был впечатлён и поражён. И теперь, подражая им так старательно, я стал изумлять сам себя.
«Ты да – ты-то можешь быть почти как они, порода такая. – Вновь невзначай подменив меня собой, двойник надменно прищурился, и по воде пошла крупная рябь. – Только копия всегда проигрывает оригиналу. А уж такая замухрыжная и подавно. Да и вообще, далось тебе это подобие? Да к чёрту! И набивка у этих вон дрянная: вонючие потроха и непроходимая глупость. Хотя ты сейчас, я смотрю, по второму параметру ничем им не уступаешь, гордись: такой же дурак», – резюмировало отраженье, до того бессовестно меня оскорбив, что я даже не нашёл, что ему на это возразить.
Его манера общаться повергала меня в ступор. Я ведь прежде вёл беседы только с предельно вежливым и деликатным Михаилом, человеком осторожным и немногословным. А это.. что вообще такое?
«Человечность, – с издёвкой отрапортовал доппельгангер. – Ты сам её в себе ещё толком не раскопал, да обожди. А я вот уже. Я ж – не ты, хотя…»
Вдруг двойник замер и медленно обернулся, будто бы поглядев себе за спину. Он старался ничем себя не выдать, но в едва изменившихся чертах его лица вдруг проступил такой безотчётный ужас, что даже мне сделалось не по себе. То, что пряталось за его спиной в темноте.. мнилось настолько чудовищным, что никакая форма ему не нужна была вовсе. Когда он исчез я облегчённо выдохнул, втайне надеясь больше его не видеть, а сверх того никогда не встречаться с тем, что он увидел позади.
Тонкими пальцами бесцельно рассекая собственное безвинное отражение, которое вновь было моим, я попытался немного успокоиться и кое-как осмыслить всю эту абракадабру из образов и небрежно брошенных мне откровений. Какие были глаза у Того, кто сотворил нас!.. Я поклясться мог, что это ну ни в какие ворота! Откуда у не-человека, но божества, вечного и безликого, вдруг взялся сугубо человеческий признак, зачем и для чего он Ему?! Я готов был терпеливо примириться с любой иной деталью внешнего сходства с людьми, но только не с такой вопиющей! Хотя.. эти глаза.. были по правде и не совсем людскими: обжигающе холодные, опустошённые и отрешённые, они будто смеялись над всеми моими неумелыми попытками разгадать их тайну. Второй после Бога, так говорят здесь про Архангелов? Для нас Он был первым, владея той же самой силой, что созидает Вселенные, владея вполне, но.. не до конца. За этим ему и нужны были мы – ангелы без души. А, вероятно, и не только за этим. В свои тайны Он нас не посвящал, только использовал как подспорье. Удобный, послушный инструмент.
