Темная сторона разума. Как человек превращается в чудовище - страница 22

Со временем мне удалось освободиться, но он не собирался облегчать мне этот процесс. Он начал появляться у моей работы. Коллеги говорили, что он бродит по парковке, врывается в приемную и требует, чтобы ему сообщили, покидала ли я здание. Он колотил во входную дверь. Он заглядывал мне в окна в тот момент, когда начинал звонить телефон. Я задергивала шторы и сидела неподвижно, пока он не уходил.

В типично унылый, пасмурный день 31 октября – на Хэллоуин – я вернулась домой с работы и буквально вбежала в дом, потому что начался дождь. Подъезжая к дому, я видела на дороге детей, которые ходили по домам, выпрашивая конфеты. Помню еще, что подумала: они вот-вот вымокнут до нитки. Я вбежала в дом, повесила пальто в прихожей и направилась прямо на кухню, посмотреть, дома ли соседка. Соседки не было. Когда позвонили в дверь, я кинулась открывать, рассчитывая увидеть детей с раскрашенными лицами и в масках. Но это были не они.

Через несколько дней соседка, которая сразу заставляла меня позвонить в полицию, поставила мне ультиматум: если этого не сделаю я, в полицию позвонит она. Звонить было безумно тяжело. Меня терзали мрачные предчувствия – я понимала, что запускаю цепочку зловещих событий.

Когда жертва домашнего насилия принимает решение и звонит в полицию, у этой истории появляются две развязки, и ни одну нельзя назвать счастливой. Либо полиция решает ничего не предпринимать, и тогда человека ожидает настоящий домашний ад. Либо начинает действовать, и жертва насилия сталкивается с новой реальностью – ее жизнь и все, что было привычно и знакомо, переворачивается с ног на голову. Единственное, чего я хотела в этой ситуации, чтобы он ушел. Если я сообщу о преступлении, в моей жизни появится масса новых проблем. И все же я позвонила в полицию и через много месяцев оказалась в суде.

Первым психологом, который выступал в суде по поводу достоверности свидетельских показаний в деле о мюнхенском убийстве 1896 года, был доктор Альберт фон Шренк-Нотцинг. Я представляла свой первый судебный опыт точно так же. Я видела себя эрудированным специалистом, способным поразить судью и присяжных своими знаниями и квалификацией. Защитник обвиняемого со вздохом заявлял: «Больше вопросов не имею, ваша честь», признавая свое поражение перед лицом моего профессионализма на перекрестном допросе. Но я никак не ожидала, что мне придется давать показания от лица жертвы, что у меня будут пылать щеки и мне будет трудно подобрать слова, чтобы объяснить, почему я не подала жалобу раньше…

На судебном процессе я сказала, что постоянно чувствовала себя морским львом в цирке – мне постоянно приходилось следить за своим настроением и замечать потенциально тревожные признаки ярости, пробуждающейся из-за сущих мелочей. Ведь стоило этой ярости пробудиться, и она могла пылать несколько дней. Поэтому мне было хорошо понятно состояние постоянного страха, о чем говорила Элисон: вечное ожидание взрыва, готовность сделать все, что угодно, лишь бы этого не допустить, и постоянное осознание невозможности предотвратить катастрофу, потому что причиной ее является не твое поведение, а поведение партнера.

Дело рассматривал местный мировой суд – никаких присяжных, лишь три мировых судьи, я, мой бывший бойфренд с адвокатом и прокурор. А еще, как оказалось, огромное множество журналистов. Адвокат честно выполнял свою работу. Он задал мне множество неприятных вопросов личного характера о наших отношениях. Ведь я была близка с его подзащитным, у нас довольно долго были серьезные отношения. Не делаю ли я из мухи слона? Может быть, речь идет всего лишь о ссоре между любовниками? Чрезмерная реакция истерички, стремящейся привлечь к себе внимание. Я только даром трачу время серьезных людей на свою ложь – это было меньшее из услышанного мной на том процессе.