Орманд гонялся по коридорам со своей мёртвой крысой, уже выпотрошенной и высушенной, несмотря на все предупреждения Камила о том, чтобы тот не игрался у всех на виду. Маленький ублюдок дерзил в ответ, напоминая о своём баронском титуле. Пришлось его хорошенько высечь для воспитания – визг и плач стоял неимоверный. Камил пожалел, что поделился своими секретами с избалованным и заносчивым мальчишкой. Но пути назад уже не существовало.
Он отобрал у парня крысу и сказал, что играться с ней тот сможет отныне только в подземельях, где нет лишних глаз. Слава Изнанке, никто не увидел его тёмных игрищ…
Орманд притих. Он не разговаривал с ним несколько дней. До тех пор, пока Камил не выяснил, что малютка пытался проникнуть в темницы. Туда его не пропустили дружинники, повинуясь приказу регента, который внушал всё же больший страх, чем заносчивый малец.
Орманд побежал жаловаться матушке о том, что воители не слушаются его. За это он оказался бит уже Жанной. Старательно высечен.
Орманд, однако, не прокололся, зачем же ему нужно было попасть в темницу. Ни перед дружинниками, ни перед мамашкой.
Камил, когда выяснил, что Орманд перед походом в темницы выкрал его шприц, едва не оторвал мальцу ухо – на следующий день оно набухло и налилось кровью.
Не следовало сообщать Орманду о своих делах. Чем же Камил руководствовался? Теперь он всерьёз помышлял о том, чтобы подстроить смерть племянника. Что же вырастет из такого мальца? Самодур, который изгонит Камила из собственного имения, едва получит в руки реальную власть? И это при том, если они все доживут, а не сгорят на кострах из-за нечаянно брошенного слова! Из-за мальчишеской хвальбы перед своими друзьями или служанками.
Да и «друзья»… сыновья ремесленников, с которыми Орманд общался в тайне от своей мамашки, недолюбливающей простолюдинов. Он разговаривал со всеми ними надменно, с чувством превосходства, зачастую унижая сверстников, которые не могли ему ничего сделать. Был случай, когда сын кузнеца разбил Орманду лицо за очередные дерзости. Тогда Камилу пришлось вступаться за сына драгоценного кузнеца, защищая его от разъярённой Жанны, да разъяснять своему племяннику, что за своим языком нужно следить даже если ты самый главный.
Подрастал настоящий кошмар. Идиот.
Камил вспоминал себя. С гордостью. Но так сложились обстоятельства. Они закалили его. Воспитали в нём воина. Кто же воспитывал всё это время Орманда? Бабы. Причём не самые хорошие. Племяннику передалась истеричность Жанны. Оставалось надеяться, что ещё не поздно, что ещё не всё потеряно – об этом заверял Ларс.
– Ты себя считаешь едва ли не святым отцом, – усмехнулся он, выслушав своего воспитанника. – Но в своём глазу бревна не замечаешь. Ты тоже не подарок. С тобой очень сложно.
Слова эти оказались для Камила полной неожиданностью.
– Все мы любим обелять самих себя в своих же глазах, – Ларс продолжал. – И глядеть на подрастающее поколение с презрением. Это старая особенность…
– И что же во мне такого плохого? – завёлся Камил.
– Ты очень вспыльчив, – начал перечислять Ларс. – Ты очень жесток. Ты не считаешься ни с чьим мнением, кроме моего. И то не всегда… Ты идёшь по человеческим головам без зазрений совести. Потому что в своей голове ты всегда найдёшь оправдание своим бесчеловечным поступкам. А если вдруг не находишь, то начинаешь винить обстоятельства, винить жестокость со стороны других людей и несправедливость всего мира…
