По иронии судьбы, день выдался необычайно поэтичный. Бездонное лазурное небо украшали невероятно пухлые облака. В теплом воздухе сквозила прохлада, предупреждая о скором наступлении зимы. Под шинами велосипеда с хрустом ломались опавшие листья, а их собратья, еще цеплявшиеся за ветви деревьев, в своем цветовом бунте пронзительно возвещали о неминуемой кончине.
«Очеловеченная природа, – однажды заметил Даллас, – привносит в человеческое понимание то, что скрывается за пределами нашего понимания».
Вот и он скрывался все эти годы прямо здесь, под зримой гладью озерного пейзажа…
В первое время ходило много вполне правдоподобных слухов, хотя нынешняя версия насильственной смерти от рук преступника казалась откровенной натяжкой. Остальные версии сосредотачивались вокруг того, что Даллас сбежал и живет себе под псевдонимом, затаившись в какой-то глуши: Мексике, Центральной Америке, а может, даже в джунглях Австралии. Разумеется, считали, что во всем виновата женщина… и не просто женщина, заметьте, а соблазнительная сирена, чьи волшебные песни пленили его и сбили с пути истинного.
Все эти годы Энди время от времени пыталась найти его следы в «Гугле». Но ни разу не обнаружила ничего нового, кроме сборника коротких рассказов, благодаря которым он и стал известным в литературном мире, книжки стихов, отмеченной премией «Лос-Анджелес таймс» и укрепившей его славу, да нескольких стихотворений, опубликованных в литературных журналах до появления в Гленлейке.
Энди заметила группу белых дубов. Теперь они подросли, но стояли все в том же семейном порядке, что и раньше: как папа, мама и малыш. Она свернула с дороги, нашла большой плоский камень, служивший дорожным ориентиром, и, спрыгнув с велосипеда, спрятала его в кустах, чтобы случайный прохожий не надумал укатить на нем обратно в кампус. Сорвав с одной из нижних ветвей белого дуба сладкий зеленый желудь и покусывая его, Энди пробиралась дальше по заброшенной дороге, поросшей сокровенными воспоминаниями.
28 сентября 1996 года, суббота
Сегодня, решив не ездить на субботнюю экскурсию в Чикагский музей естественной истории, а также отказавшись от общения с Йеном и просмотра классного фильма, я отправилась в лес на прогулку. Офигенную Прогулку На Природе. В общем-то, особого выбора у меня не было: по заданию Далласа нам предстояло отправиться на природу и, вдохновившись ее красотами, сочинить отпадное стихотворение.
И сдать его в понедельник.
Джорджина приглашала меня погулять с ней завтра, но родители Йена приехали на собрание попечителей. Они уезжают завтра, но меня пригласили на прощальный семейный обед. Иными словами, для прогулки оставалась только суббота.
Я уже ходила на факультатив достаточно долго, чтобы понять, какой смысл Даллас вкладывает в определение «отпадности». Заданное стихотворение – в его понимании – должно каким-то образом охватывать творчество Роберта Фроста, изучаемое нами последнюю неделю: природные реалии, ясность, простота, метафизический подтекст и т. д. и т. п. Если это вообще возможно. То есть если мы специально изучали этого Роберта Фроста.
Я начала прогулку по кампусу, приглядываясь к деревьям, птицам и газонам, и всему прочему окружению. Но вместо вдохновения у меня мелькнуло желание отправиться в школьную библиотеку, найти по возможности самый старый, запыленный поэтический сборник и вытащить из забытья одно-другое готовое стихотворение. Жаль, конечно, но нет ни малейшего риска того, что благодаря энциклопедическим знаниям Даллас помнит все когда-либо написанные стихотворные опусы. Не думаю, к примеру, что кому-то взбредет в голову выдавать за свое творчество стихи некоего Джона Смита или ему подобного виршеплета, и, уж конечно, не тому, кто сам написал полсотни искренних и честных стихов. И вообще, любой плагиат грозит позором и исключением из школы. Согласно этическому кодексу Гленлейка.
