Темнота в солнечный день - страница 17
Это была их личная и персональная тайная тропа – не их троих, всей кодлы с улицы Ленинского Комсомола (или, как их было принято звать в городе, «ребят с Комсомола»). Ключ еще в прошлом году раздобыли девочки с третьего этажа, они же держали форточку не закрытой на шпингалет, а ключ от будущей ванной для этой процедуры регулярно брали у завхоза (завхоз был давным-давно совращен тем самым медицинским спиртом и на многое закрывал глаза), благо от кодлы получал бутылочку-другую и клятву, что персонально из его материальных ценностей, за которые он несет ответственность, и гвоздя не пропадет).
Тайная партизанская тропа успешно действовала второй год, до сих пор не проваленная воспитательницам (которых ласково звали «овчарки позорные»). Разве что зимой было чуточку напряжно – в верхней одежде в форточку не пролезешь, приходилось ее снимать и передавать внутрь первопроходцу. Однако особых неудобств это не доставляло, лишь диверсионный рейд затягивало на пару-тройку минут.
Старательно прислушавшись к тишине за хлипкой дверью, Батуала ее осторожненько приоткрыл на пол-ладони, прислушался снова. В коридоре первого этажа, наполовину нежилом, стояла та же тишина. Бдительность следовало соблюдать предельную: овчарки позорные не каждый день и не регулярно, но всё же частенько болтались по этажам, а то и в комнаты без стука щемились. Изловленным парням уголовное преследование не грозило, но выставляли их через главный вход беспощадно – под насмешки тех самых звездострадальцев. Ну а девочки попадали под тот самый усиленный контроль, о котором поется в одной из дворовых песен. Их троих пока что ни разу не заловили. Кроме их тропы имелось еще как минимум три – опять-таки трудами продажного завхоза проложенных через другие хозяйственные помещения первого этажа. Овчарки позорные во главе с начальницей общаги об их существовании давно подозревали – ведь как-то же «эта шпана» сюда регулярно проникает?! – но ни одной не засекли. Тайну почище Штирлица хранили все – и девочки, и кодлы, и особенно завхоз – единственный, кому в случае провала грозили бы серьезные неприятности…
– Порядок, – сказал Батуала. – Лепота…
Они вышли в слабо освещенный коридор первого этажа нежилого крыла и на цыпочках двинулись к лестнице – бесшумные, как ниндзя, навстречу приятным приключениям.
Глава вторая
Ковбои на всем скаку
Они втроем сидели на невысокой ограде из железных трубок у высокого стеклянного фасада Главпочтамта и лениво наблюдали, как на той стороне улицы рабочие без огонька и стахановской прыти вешают на глухой торцовой стене дома новый портрет товарища Леонида Ильича Брежнева. Столь же лениво дискутировали, с какой стати вешают новый: Золотых Звёзд у Лёньки в последнее время не прибавилось (хотя ходили твердые слухи, что в декабре, к семидесятилетию, новую обязательно повесят), Маршалом Советского Союза он стал еще весной, но рисовали его всегда в штатском, без маршальской нашейной звезды. В конце концов сошлись на том, что к шестидесятилетию Великого Октября портрет понадобился новехонький – хотя и старый был не особенно потрачен непогодой.
Улица имени красного партизанского командира Щепочкина была одной из немногочисленных центральных (обком отсюда видно, красуется чуть наискосок от главпочтамта), и прохожих тут было много. Некоторые косились на троицу с легким недоумением, явно гадая, что это за парни такие и почему в их одежде присутствуют одинаковые детали (как они сами выражались, «инкубаторские»). Удивления, конечно, не вызывали ни болгарские джинсы, ни последний визг аюканской молодежной моды – зеленые брезентовые куртки-штормовки, на спине, как положено, белой масляной краской наведены по трафарету разные картинки от ворота до пояса. У Батуалы – девичья головка, у Доцента – индейский вождь в роскошном головном уборе из перьев, у Сеньки – рожа рогатого черта и надпись на чистом инглише: «Devil – my second Pilot»
Похожие книги
