Между кронами деревьев, росших на обширной территории больницы, виднелись красные крыши. Помощники повара перевозили на тачке ведра из приземистого кирпичного домика в восьмиэтажное панельное здание. Медсестры толкали к деревянному павильону кровати-каталки, в которых сидело по шесть бледных малышей. Мирейя откинулась на спинку скамейки, посмотрела сквозь листву на небо. В вышине тянулись две параллельные полоски облаков. Их пересек реактивный самолет, нарисовав в небе двойной крест. Казалось, там, наверху, не было ветра, и следы не исчезали несколько минут, белея, как два провода на голубой пластине.
•
– Хотите чаю?
Когда Мирейя открыла глаза, небо было словно усыпано увядшими цветами. Вахтер стоял у навеса и протягивал ей небольшой поднос. Как только они отпили из стаканов, вахтер рассказал, что обзвонил все больницы Москвы, но ни в одну не привозили кубинских участников Спартакиады. В горсовете по-прежнему никто не подходит к телефону. Но есть и хорошая новость: главный санитарный врач Шереметьево-2 видел, как кубинскую команду забирали из аэропорта.
– Значит, он знает, куда их отвезли?
– Нет…
– И почему тогда эта новость хорошая?
Вахтер взъерошил одуванчиковую шевелюру и с гордостью провозгласил:
– Теперь мы знаем имя водителя автобуса, который их забирал. Знакомый санитара, поняли? И я уже попытался с ним связаться по телефону. Мне сказали, что раньше девяти он домой не вернется. Так что на сегодня обзвон закончен.
•
Давка, какое выразительное слово, особенно в час пик, особенно в Москве. Набившиеся в вагон бухгалтерши защищали добытое ценой неимоверных лишений содержимое сумок, растопыривая локти и закрываясь чашечками синтетических бюстгальтеров, будто щитами. Ветеран Великой Отечественной пробивался к сиденью в стремлении получить положенное ему по праву; оттесненный маляр устроился стоять на ноге Мирейи. Между станциями потные спортсмены упражнялись в остроумии. Усталые мясники, строители и монтеры не замечали, что их портфели упираются в колени окружающих. Мирейя протиснулась к дверям и вышла, чтобы сделать пересадку.
Москва выглядела потрепанной жизнью, но все же то тут, то там возникали строчки новых жилых домов или отдельно стоящие здания. Иногда мелькали избы, черные от непогоды, покосившиеся от ветра, но на них красовались провода и крестики антенн.
Когда Мирейя приехала в СССР, ее поначалу удивляла многочисленность домов, тронутых временем: одни заброшенные, их давно пора снести; в других всеми силами поддерживали порядок, но они, обомшевшие в тени новостроек, готовы были сползти под откос скоростной магистрали. Подобных осколков былых времен Мирейе порой не хватало на открытках и в научно-фантастических фильмах, где мир будущего часто выглядел так, словно прошлого не существовало вовсе, словно все старые постройки в селах и городах внезапно исчезли, сменившись бетонными и стеклянными фасадами.
А вот церквушка за остановкой, кованая ограда и амбар, переоборудованный в гараж, напоминали, что под новостройками могут находиться следы давно забытых могил или свалок царских времен, обуглившихся юрт монгольского лагеря и с трудом отвоеванных у девственных лесов пашен, осколки неолитической керамики, ископаемые останки насекомых, отложения мезозойской эры… Можно ли вообще разглядеть за этими слоями мегаполисы вроде Москвы, Гаваны или Дублина? Даже огромного «Улисса» оказалось недостаточно, чтобы назвать каждую дверную ручку в Дублине. Город, добросовестно восстановленный, остался бы дырявой кулисой, где на кладбище лишь на некоторых могильных камнях указаны имена; он оказался бы сотканным из лоскутков отдельных проспектов, мостов и следов в иле на Сандимаунт-стрэнд. А вот как добраться до других многочисленных слоев…
