Темные числа - страница 32

Русский критик Константин Попугаев видел в молодом Тетеревкине любителя литературы «с неопределенной жаждой познания», «русского француза, не получившего достойного литературного образования»[7]. Советский писатель Сигизмунд Кржижановский называл Тетеревкина Pantophagus fedorovi, который «читал без разбора все, что напечатано»[8]. Лев Добычин, товарищ Тетеревкина по школе, в воспоминаниях отмечал, что «книжная речь на родном языке» и интерес к русской истории «были посеяны в сердце юноши»[9] уже в годы учебы в гимназии.

Тимофей Андреевич Нефф. Портрет детей Олсуфьевых. 1842

До этого воспитанием Тетеревкина занимались домашние учителя-французы. Первый учитель, очевидно, был уволен, поскольку de manière de plus en plus inquiétante[10] начал погружаться в каббалистическую математику. Его подопечный тем временем, видимо, посвящал себя написанию стихов. Этим объясняется обширность корпуса ранних произведений Тетеревкина. Второй домашний учитель, Луи (д') Кельк-Пар, рассказывал, как по указанию родителей мальчика выбросил в навозную кучу почти сто стихов и первый акт комедии «Разговорчивый крокодил» (Le crocodile volubile).

В 1826 году Тетеревкина отправили учиться. Благородный пансион при Московском университете считался одним из лучших учебных заведений для дворянских детей. Отец в сопроводительном письме директору настаивал на строжайшем отношении к четырнадцатилетнему сыну. От объяснения Тетеревкина, что он-де довел отца «до белого каления» одним стихотворением, веет романтическим бунтарством и позерством[11].

Вместе с тем нельзя недооценивать противоречивое влияние Ефима Кузьмича на творчество сына. Московские годы в особенности необходимо рассматривать в свете службы отца в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Третье отделение, созданное после восстания декабристов 1825 года, контролировало все без исключения процессы в николаевской империи, в особенности то, что имело отношение к подозрительным и опасным лицам и любым публикациям. В доме Тетеревкиных, как говорили, «ее глаза проникали даже под крышку ночного горшка»[12].

Вероятно, по этой причине студент Тетеревкин как поэт долго оставался непродуктивным. Спорные политические и поэтические вопросы он обходил молчанием, которое с учетом обстоятельств можно назвать красноречивым[13]. Это было «время поисков и раздумий», как написал позже в воспоминаниях Добычин. В те годы Тетеревкин оттачивал манеру и скоро явил «равнодушие к жизни с ее радостями и преждевременное старение души, столь характерные для нынешней молодежи». Едва ли стоит удивляться, что поначалу Добычин видел в младшем товарище человека, «каких тогда встречал в великом множестве». В начале тридцатых годов XIX века в Московском университете училось множество литературных гениев, в том числе В. Г. Белинский, А. И. Герцен, М. Ю. Лермонтов и Н. В. Станкевич. Однако наибольшее влияние на Тетеревкина оказали все же Лев Добычин и С. Е. Раич. Добычин увлек его поэзией К. Н. Батюшкова, Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского и, конечно же, «Фигляриным и Чушкиным»[14]. Помимо этого, известно о регулярном совместном чтении всевозможных литературных альманахов и энциклопедических журналов. Таким образом, Тетеревкин вряд ли мог не поддаться влиянию часто звучавшего в те времена призыва к литераторам стремиться в произведениях охватить русскую жизнь целиком, создать нечто вроде репродукции общества.