Бадвард обошёл его дом и, подтянувшись, забрался на крышу, а с неё через чердачное окно внутрь. Пользуясь занятостью хозяина, осмотрел жильё. Снова грязь, ветхая мебель и объедки, оставленные прямо на полу.
Потом снова были два пустых дома, и показалась таверна. Не зайти к Лубошу было бы неприлично, и Бадвард двинулся вдоль здания к одному из незакрытых окон.
Хозяин таверны тоже ел. Чавкал и сопел, сгорбившись над столом при свете слабой свечи. С его запястий на пол падали тёмные капли. А перед ним громоздились, ожидая своей очереди, шмотки сырой конины. Закончив с одним из них, он с хлюпаньем утёр рот и потянулся за следующим.
Бадварду в жизни приходилось видеть всякое и во всяком участвовать. Вспоротым брюхом и выпущенной кровью охотника было не впечатлить. Но от того, как тавернщик заглатывал мясо, даже ему стало гадко. К горлу подступила тошнота.
Отвращение к Лубошу, похожему в тот момент на прожорливого дикого зверя, быстро перекипело в злость. Рука сама потянулась к ножу на поясе, следуя желанию оборвать нить этой дрянной жизни.
Словно что-то почувствовав, Лубош остановился и поднял голову. Принюхался. Встал из-за стола, вытянув вперёд шею, как собака, пытающаяся взять след.
Бадвард очнулся, почувствовав под пальцами холодную рукоять ножа. Удивился кровожадности, так внезапно накатившей на него. В этом всём было что-то не так. В этом был не он.
Охотник убрал руку от оружия и тихо отступил в темноту.
Он решил не тратить остаток ночи на другие дома, а подняться к храму. Это было единственное место, где в таком почти мёртвом городе, как Арника, могли бы храниться реликвии.
Охотник не стал торопиться к главному входу и, оставаясь в тени строения, пошёл вдоль склона. На северной стороне холма, прямо у основания здания, оказалась низкая дверь, густо заросшая бурьяном. Бадвард примял растения сапогом, подошёл ближе и осмотрел вход. Тот был запечатан. Он должен был вести в катакомбы под храмом, где обычно хоронили знать. И, судя по всему, им давно не пользовались. А чтобы вскрыть дверь, потребовалось бы что-то посерьёзнее ножа.
Пришлось возвращаться наверх, к главным воротам и кладбищу. Подойдя к ограде, охотник окинул взглядом ряды памятников. Большинство из них, как и на всех погостах: разные по форме и размеру, осевшие от времени. Но в дальнем конце вместо надгробий стояли покосившиеся кресты, вбитые рядом друг с другом так, что едва не соприкасались перекладинами. Бадвард пересчитал их – двадцать восемь.
Он перемахнул через ограду и пошёл к ним по всё ещё сырой после дождей, чавкающей под ногами земле. Но дойти так и не успел.
Лубоша охотник заметил краем глаза, когда тот ещё только появился из тени храма. И по длинной палке в руках тавернщика сразу стало понятно, что дело идёт не к разговору. А когда за ним ночная тьма выпустила ещё двоих горожан, пастуха и башмачника, сомнения окончательно развеялись.
Бадвард развернулся и отступил, оставляя за спиной ограду, чтобы у противников не было шансов его окружить. Они прибавили шаг, держась плечом к плечу и не пытаясь рассредоточиться. Лубош топал впереди, а на его бородатой физиономии всё ещё виднелись следы крови после недавней трапезы.
Он напал первым. Замахнулся и едва не задел приятелей. Охотник уклонился, поймал конец палки и резко вывернул. Тавернщик потерял хват.
Бадвард ткнул его палкой в живот и отбил удар пастуха справа. У Яна тоже имелась дубинка, но владел он ей не лучше, чем ножом накануне. И мог бы потерять сразу, если бы не башмачник, напавший слева. От его косого маха охотнику пришлось закрыться рукой. Удар прошёл вскользь, но плечо всё равно заныло от боли.
