Питер скривил губы. Наполеон? Александр? Был человек, у которого таких жеребцов была полная конюшня. «Программа тестирования Боевой школы показала, что у меня талантов – как у этого Джона Ф. Кеннеди, президента США, потерявшего свой торпедный катер по небрежности, а потом получившего за это медаль, поскольку у его отца были деньги и политические связи. Затем ставшего президентом США и наворотившего глупостей, которые политически ему никак не навредили, поскольку пресса любила его безумно.
Так вот это – я. Я умею манипулировать прессой. Я могу формировать общественное мнение, тянуть и подталкивать, вбрасывать информацию и дезинформацию, но когда дело дойдет до войны – а оно дойдет, – я буду выглядеть не умнее французов, по которым проехался блицкриг».
Питер оглядел читальный зал. Так себе библиотека. И колледж так себе. Питер поступил в колледж рано, как студент с подтвержденной одаренностью, а так как ему было плевать на формальное образование, он поступил в местный филиал университета штата. Впервые в жизни Питер позавидовал своим соученикам. Все, что их волновало, – ближайший экзамен, учебная карьера да свидания.
«И я мог бы так жить».
Ага, как же. Он застрелился бы, если бы его волновало, что скажет какой-нибудь преподаватель о его очередной работе, или что думает какая-нибудь девица о его манере одеваться, или какая из двух футбольных команд сегодня победит.
Закрыв глаза, Питер откинулся на спинку кресла. Все эти рефлексии бессмысленны. Он не остановится, пока не будет вынужден остановиться. Он с самого детства знал, что ему предстоит перевернуть мир, если он найдет рычаг, за который нужно потянуть. Другие дети верили в ту глупость, которой их учили: надо сначала вырасти, только тогда сможешь сделать что-нибудь настоящее. Питер с самого начала знал правду. Его не смогли бы одурачить, как Эндера, который думал, что играет в игру. Для Питера единственной достойной игрой был реальный мир. Единственная причина, по которой удалось обмануть Эндера, – он позволял другим формировать свою реальность. У Питера такой проблемы не было никогда.
Была другая: его влияние на реальный мир стало возможным лишь потому, что он прячется за сетевой анонимностью. Он создал личность – даже две личности, способные менять мир, потому что никто не знал, что это – дети, на которых не стоит обращать внимание. Но когда в реальном мире схлестываются флоты и армии, влияние политических мыслителей падает. Разве что их, как Уинстона Черчилля, сочтут за мудрецов настолько правых, что в момент кризиса вручат реальную власть. Хорошо было Уинстону – старому, толстому и пропитанному алкоголем, – его люди принимали всерьез. Но все, кто видел Питера Виггина, видели перед собой всего лишь мальчишку.
И все же Уинстон Черчилль был вдохновителем плана Питера. Сделай Локка провидцем, настолько верно все предсказывающим, чтобы в начале войны страх общества перед врагом и вера в гений Локка заставили всех задвинуть пренебрежительное отношение к молодости куда подальше и позволили Питеру показать скрытое под маской лицо. Тогда он, как Уинстон когда-то, займет место у руля правого дела.
Что ж, он просчитался. Он не предположил, что Чамраджнагар уже знает, кто он. Письмо ему было первым шагом Питера в намеченном плане отдать детей Боевой школы под защиту Флота. Не то чтобы их можно было изъять из родных стран – Питер не думал, что какое-либо правительство допустит подобное, – но, когда кто-то предпримет действия против них, все вспомнят, что Локк предупреждал. А этот Чамраджнагар заставил Питера молчать от имени Локка, и никто не узнал, кроме Чамраджнагара и Граффа, что Питер это предвидел. Упущена такая возможность!
