– Нет! – хором воскликнули шесть испуганных мужских голосов.
Франсуаза принесла на выбор две накидки: одну из накрахмаленного полотна, а вторую – кружевную. Грудь служанки вздымалась, как у разгневанной курицы, отгоняющей драчливого петуха. Нас обеих раздражало постоянное вмешательство Мэтью.
– Диана не собирается ко двору. Эта накидка ей совершенно ни к чему, – заявил он, недовольно махнув рукой. – Лучше придумай, что можно сделать с ее волосами.
– Вы совсем не понимаете, что нужно и чего не нужно, – ответила своему господину Франсуаза.
Невзирая на то что она была вампиром, а я ведьмой, нас неожиданно сблизил мужской идиотизм.
– Что мадам де Клермон желает выбрать?
Я пригляделась. Одна накидка была из полупрозрачной ткани, искусно собранной в складки. Вторая напоминала снежинки, соединенные невидимыми стежками. Снежинки выглядели приятнее, и я потянулась к ним.
Пока Франсуаза прикрепляла накидку к краю корсета, Мэтью сделал новую попытку придать моим волосам более привлекательный вид.
– Не трогайте! – прикрикнула на него Франсуаза и даже оттолкнула его руку.
– Я буду трогать свою жену, когда пожелаю. И перестань называть Диану мадам де Клермон! – прогремел Мэтью, опуская руки к моим плечам. – Когда я это слышу, мне так и кажется, что сейчас дверь откроется и войдет моя мать.
Он раздвинул края накидки и ослабил черный бархатный шнурок, за которым скрывались булавки, воткнутые Франсуазой.
– Мадам – замужняя женщина. Ее грудь должна быть прикрыта. О мадам и так уже ходят сплетни, – возразила Франсуаза.
– Сплетни? – насторожилась я. – Какие еще сплетни?
– Вчера вы не были в церкви. Все решили, что вы либо беременны, либо заболели оспой. А этот еретик-священник считает вас католичкой. Другие называют вас испанкой.
– Испанкой?
– Да, мадам. Вчера слышали вашу речь возле конюшни.
– Так я же упражнялась во французском языке!
Я всегда здорово умела подражать. Возле конюшни я пробовала говорить по-французски, подражая величественной манере Изабо. Мне думалось, это сделает мою легенду более убедительной.
– Сыну конюха ваш язык не показался французским.
Судя по тону Франсуазы, сомнения этого парня она принимала всерьез.
Осмотрев меня со всех сторон, служанка осталась довольна.
– Вы выглядите так, как и должна выглядеть уважаемая женщина.
– Fallaces sunt rerum species, – язвительно произнес Кит, отчего Мэтью снова нахмурился. – «Обманчивой бывает внешность». И эти ухищрения не убедят других.
– Не стоит с утра пораньше цитировать Сенеку, – сказал Уолтер, предостерегающе поглядев на Кита.
– Для стоицизма нет понятия «рано», – на полном серьезе ответил Кит. – Скажи еще спасибо, что я не привел строчек из Гомера. А что мы слышали недавно – лишь жалкий парафраз из «Илиады». Ты греческий оставь, любезный Джордж, тому, кто сведущ в нем. Таким, как Мэтт.
– Но мой перевод Гомера еще не закончен! – вспыхнул Джордж.
Его ответ спровоцировал целую лавину латинских цитат, вылившихся из уст Уолтера. Какая-то из них вызвала усмешку Мэтью. Мой муж произнес фразу на языке, который показался мне греческим. Казалось, все напрочь забыли о ведьме, ждущей внизу. Мужчины с энтузиазмом занялись своим любимым времяпрепровождением – словесным турниром. Я привалилась к жесткой спинке стула.
– Когда они в прекрасном настроении, как сейчас, они сущее чудо, – шепнул мне Генри. – Здесь, госпожа Ройдон, собрались лучшие умы королевства.
