– Дело темное.
Поначалу я не придала значения этим словам Василия Николаевича, но он вздохнул и добавил:
– Светка ведь… как бы это выразиться… отличалась некоторой странностью. Неизвестно во что могла вляпаться.
– Вы имеете в виду историю с вице-губернатором? – спросила я.
– Да брось ты! Это же смешно. Какой там вице-губернатор! Он на прокуратуру-то поплевывает, а тут Светка с ее статейками… Никудышные статейки, кстати. А вот стихи писала хорошие. Я, признаться, удивился. Как это уживалось в одном человеке?
– Значит, в заказное убийство вы не верите? – поинтересовалась я.
Василий Николаевич поморщился.
– Это наши придумали от избытка энтузиазма. Погибла журналистка, да еще статьи готовила на злобу дня… Ну, вроде все логично. Но киллеры животы не вспарывают. И статьи вряд ли повредили нашему вице-губернатору. А тут такой галдеж поднялся…
– Допустим. Тогда кто? Маньяк?
Он пожал плечами. Чувствовалось, что в идею о маньяке он не особенно верит, так же как и в то, что убийство заказное.
– Вы ведь дружили? – приглядываясь ко мне, спросил редактор.
– Некоторое время.
– Тебя само убийство заинтересовало или… чувствуешь себя чем-то обязанной?
– Наверное. Раз уж дружба имела место. Вы что-то хотите мне рассказать, Василий Николаевич?
– Скорее поделиться наблюдениями. Когда беседовал со следователем, особо о своих впечатлениях не распространялся. Скажи я ему, что Старостина умом тронулась, чего бы он подумал? Зачем сумасшедшую в штате держал? Или есть у меня причина на покойницу наговаривать?
– А какие признаки сумасшествия вы в ней приметили?
Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул, посверлил меня взглядом, но все же ответил:
– А как еще можно назвать женщину, которая делает пластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?
– Только и всего? – спросила я. У меня вдруг возникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он даже покосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.
Он кашлянул и перегнулся ко мне:
– Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее голове было полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной, потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успела поработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.
– В чем причина?
– А то ты не знаешь! Прежде всего журналист она никудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживалась ни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том же духе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. А за месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, меня могут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда у нее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одном деле, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни раз слышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-то впечатлился. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя в сейфе, и если со мной…» – ну и прочее в том же духе.
– Конверт вы отдали следователю?
Василий Николаевич вновь поморщился.
– Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорю только потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешь понять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинета вышла.
