Почему я не повесился, не застрелился в ту ночь? Я вертел в руках заряженный пистолет, даже взвел курок…
Что меня остановило? Желание. Скотское, плотское желание, которое было сильнее меня. Провести с Жозефиной хотя бы еще одну ночь (которая спасет меня или спасет нашу любовь?), а там – гори все синим пламенем!
И вот наступил субботний вечер. Боже мой, что я с ней делал! До утра. В том числе, вспомнив совет мастерицы Одиль, взял Жозефину par deriere (она вцепилась зубами в подушку, чтобы не кричать). Всю ночь, до утра, я владел Жозефиной, я любил Жозефину, я мстил Жозефине, и она была моей, покорной, послушной, и к утру я почувствовал умиротворение и заснул в ее объятиях.
Днем я избегал оставаться с ней наедине. Она явно намеревалась меня о чем-то спросить. Но суета с детьми, какие-то визитеры…
– Ты не был похож ни себя, – сказала Жозефина за ужином. – Мне даже понравилось. Пронзительное ощущение.
Она смотрела как-то открыто, обнаженно, беззащитно… Интуиция мне подсказывала, что, если сейчас предложить Жозефине стать моей женой (забудем прошлое, начнем с белого листа!), она согласится, и я, вероятно, буду самым счастливым человеком на свете. Редчайший шанс, который мог соединить наши жизни.
– Тебе понравилось? – услышал я свой скрипучий, противный (чужой!) голос. – Мне бы тоже понравилось, если бы ты кое-что сделала под столом.
Ее лицо дрогнуло, как от невидимой пощечины. Жозефина тут же совладала с собой. Могло быть, случайное совпадение.
– Хорошо, милый, – ее голос звучал бесстрастно, приглушенно, – если Рыцарь такой шалун.
Слово шалун меня взбесило.
– Не торопись, май дарлинг, обычно ты это делаешь перед десертом.
Теперь случайные совпадения исключались. Ей указали точное время, с любимым обращением к ней Барраса по-английски – май дарлинг.
Ужин кончился. Слуги недоуменно убрали со стола нетронутые блюда. Я угрюмо разглядывал узоры на скатерти, не поднимая глаз на Жозефину. В боях – помню я это или нет – мне приходилось наносить роковые удары. A la guerre comme a la guerre. Но наблюдать, как корчатся в мучениях, – извините… И потом, выражаясь военной терминологией, я давал ей передышку, возможность перегруппироваться, хоть наскоро возвести линию обороны. Оценила ли она это?
Я упорно разглядывал скатерть и ждал, как Жозефина отреагирует. Могло быть:
1) слезы,
2) оправдания,
3) гневные обвинения (мол, как не стыдно повторять грязные сплетни?),
4) «Вон из моего дома!»,
5) сама выбежит из столовой и хлопнет дверью.
Ничего подобного не происходило. Мы сидели за пустым широким столом друг напротив друга и молчали (вечность!). Я чувствовал, что меня испепеляет взгляд Жозефины. Дело принимало дурной оборот. Моей военной стратегии Жозефина противопоставила беспроигрышную тактику женщины: ждать, пока я сам за нее все себе объясню, найду ей веские оправдания, обвиню себя в жестокости, хамстве и в конце концов упаду перед ней на колени (никогда, опомнись, капитан Готар!), буду вымаливать прощения… Я боялся поднять на нее глаза. Еще немного…
– Ты не мог этого узнать, Жером, – заговорила Жозефина, и в голосе ее не было эмоций, что меня, признаться, удивило. – Дом Барраса плотно охраняется, дьявол туда не проникнет. Тебе сказали… Кто? Зачем? Кто нами играет? Меньше всего это нужно Полю.
…Прекрасно, послушаем про Поля!
Конечно, он ревнует, но он политик, у него другие масштабы, он не видел в тебе опасного противника.
