От Дома моряка до портового управления порядочное расстояние; но с магическим словом «командование» в голове я внезапно очутился на набережной, точно перенесенный туда в мгновение ока, перед порталом из тесаного белого камня, осеняющим низкие белые ступени лестницы.
Все это, казалось, быстро скользило мне навстречу.
Весь большой рейд справа был сплошным голубым сиянием, но я не замечал ни жары, ни блеска до того самого мгновения, пока меня не поглотил сумрачный прохладный вестибюль.
Широкая внутренняя лестница словно сама подкралась мне под ноги. Командование – могущественная магия.
Первыми человеческими существами, которых я ясно различил с тех пор, как расстался с негодующей спиной капитана Джайлса, был экипаж портового парового катера, болтавшийся без дела на просторной площадке у завешенной арки, ведущей в судовую контору.
Здесь моя энергия покинула меня. Атмосфера официальности убивает все, что дышит воздухом человеческих стремлений, угашает равно надежду и страх верховенством бумаги и чернил. Тяжелой поступью я прошел под портьерой, которую откинул для меня рулевой малаец с портового катера. В конторе не было никого, кроме клерков, сидевших в два ряда и усердно писавших. Но начальник конторы спрыгнул со своего возвышения и бросился по толстым циновкам в широкий центральный проход навстречу мне.
У него была шотландская фамилия, но цвет лица оливковый, короткая бородка, черная, как смоль, а глаза, тоже черные, смотрели томно. Он конфиденциальным тоном спросил:
– Вы хотите видеть его?
Так как при соприкосновении с чиновничьим миром вся легкость ума и тела покинули меня, я вяло посмотрел на писца и в свою очередь устало спросил:
– А вы как думаете? Стоит?
– Вот тебе на! Да он сегодня два раза спрашивал о вас.
Этот внушительный он был высшее начальство, морской инспектор, комендант порта – очень важная персона в глазах каждой канцелярской крысы. Но это ничто по сравнению с тем, какого мнения о своем величии был он сам.
Капитан Эллис смотрел на себя, как на некую божественную (языческую) эманацию, как на представителя Нептуна для окрестных морей. Если он и не управлял волнами, то он претендовал на управление судьбами смертных, чьи жизни были отданы морям.
Эта возвышающая иллюзия делала его инквизиторски непреклонным. И так как темпераментом он обладал холерическим, то были люди, которые не на шутку боялись его. Он был грозен не в силу занимаемой им должности, а благодаря своим ничем не оправдываемым претензиям.
Мне еще никогда не приходилось иметь с ним дела.
– А, он два раза спрашивал обо мне, – сказал я. – Тогда, пожалуй, мне лучше пойти к нему.
– Конечно! Конечно!
Мой собеседник мелкими шажками повел меня вокруг целой системы конторок к высокой, внушительного вида двери, которую он открыл почтительно.
Он смело (но не выпуская ручки двери) вошел и, благоговейно оглядев комнату, молча мотнул головой, делая мне знак войти. Затем он сейчас же выскользнул и закрыл дверь за мной так осторожно, как только мог.
Три высоких окна выходили на гавань. В них не видно было ничего, кроме синего сверкающего моря да более бледной сияющей синевы неба. В глубинах и далях этих синих тонов мои глаза уловили белое пятно – какое-то большое судно, которое только что прибыло и собиралось бросить якорь на внешнем рейде. Судно с родины – после, быть может, трех месяцев плаванья. Есть что-то трогательное в судне, приходящем с моря и свертывающем свои белые крылья для отдыха.
