Я вытащил из рюкзака блокнот и начал писать. Тема дружбы не так уж меня вдохновляла, но без десяти девять у меня были исписаны две страницы. Тротуары заливал ослепительный свет, и я, наверное, целый день мог бы там проторчать.
– Ну что, прошло?
Голос раздался у меня за спиной, но я сразу узнал интонацию Лорен. Не успел я развернуться – а она уже уселась рядом со мной, широко и радостно улыбаясь. Она подобрала волосы под заколку и надела темные очки, в которых стала похожей на кинозвезду. Одета она была в белую майку без рукавов и линялые джинсы.
– Я про твою щеку.
Она наклонилась ко мне и осмотрела мое лицо. След от дорожного знака продержался сутки, но потом наконец исчез.
– П-порядок, – пробормотал я тоном, о котором немедленно пожалел.
Стыдливо, робко и раздраженно – странная смесь.
Лорен была обута в тряпичные эспадрильи, мне были видны торчащие из них кончики пальцев.
– Что ты здесь делаешь?
– А ты как думаешь? – ответил я, незаметно убирая блокнот и застегивая рюкзак.
– М-м, – Она, изображая Шерлока Холмса, приложила палец к губам. – Я думаю, ждешь, пока откроется библиотека.
В самом уголке рта у нее была малюсенькая родинка, похожая на шоколадную крошечку.
– Ну что, угадала я?
– Да, б-браво.
Я улыбнулся в ответ и придвинулся к ней чуть поближе.
– Ты п-прочитала книгу п-про комету Франкенштейна?
– Фейерштейна, – поправила она и засмеялась. – Да. А тебя всё это не завораживает? Планеты, звезды, кометы?
– Ну…
Не то чтобы я из-за них ночей не спал.
– Смотри, – шепнула Лорен, вытащив из сумки книгу.
Это был толстый том в твердом переплете. На обложке название – «Комета Фейерштейна» – и иллюстрация, старинная гравюра. Открыв книгу на середине, Лорен прочитала:
– Вероятно, увидев комету Фейерштейна, японский поэт Киоши и написал в 1616 году одно из самых своих знаменитых хайку:
Летнее небо
Белый цветок в саду ночей
Комета
Лорен ждала, что я как-нибудь на это откликнусь.
– Прекрасно, да? Ты любишь хайку? Я просто обожаю.
Она смотрела на меня так, словно это был самый важный вопрос за всю историю вопросов.
– Какую хайку? – тупо переспросил я.
Она, не удержавшись, засмеялась, но тут же перестала и, подавшись ко мне, легонько толкнула меня плечом.
– Это совсем коротенькие японские стихи, где максимально высказано в минимальном количестве слов, – объяснила она. – Вот, например:
Запах горячих круассанов утром
Как будто солнце
Вышло из печи
– Я и не з-знал, что японцы едят к-круассаны, – сказал я.
– Вот балда, это же я сама сочинила! – Она уже второй раз назвала меня балдой. – На самом деле неважно, о чём там говорится. Хотя бы и про соседскую кошку. Не это главное. Ну, давай, твоя очередь!
– Что? Н-нет, н-нет, – я замахал руками. – И в-вообще я не м-могу, у наших с-соседей н-нет кошки.
Нет, в самом деле, меньше всего мне хотелось сочинять японские стихи посреди улицы без пяти девять утра в субботу. Лорен посмотрела на меня и едва заметно улыбнулась.
– Ну давай же, это легко! – повторила она. – Просто надо соединить мимолетные, ускользающие ощущения с более глубокими мыслями. Например… м-м… погоди… Вот, слушай:
Юноша ждет в тени у дверей библиотеки
Солнце приближается
И свет в конце концов тебя настигнет
– Вот видишь, как легко, – воскликнула она и улыбнулась. – Свет – это одновременно и свет солнца, согревающего тело, и свет библиотеки, свет книг и знания, свет для ума. Понял, в чём фокус? Давай теперь ты!
