Дело в том, что за свою работу в газете Лидия получала двенадцать тысяч рублей в месяц. Мать получала много, и им хватало за глаза, но эти двенадцать тысяч стучали в материно сердце, как пепел Клааса. Она считала, что дочечку недооценивают.
– Между прочим, все остальные получают десять, – утешала Лидия. – Я им даже не говорю, что у меня больше. Артем просил не говорить.
– Лидусь! Ты о чем? Это же издевательство. Ты на метро больше тратишь.
– Но у нас такие зарплаты.
– Так уходи.
– Куда?
– У тебя такое образование, Лидуся! Мне бы в свое время такое образование.
– И что мне с этого образования? Тема моей диссертации: «Русская журналистика 19 века».
– Вот! – радостно восклицала мать, которая любой довод умела превращать в доказательство своей правоты. – Диссертация о русской журналистике!
– Девятнадцатого века.
– Ну и что, что девятнадцатого? Как будто в девятнадцатом веке были другие буквы.
– Вообще-то были.
– Правда?
Мать была страшно изумлена.
Но в целом она не сильно настаивала. Может, боялась, что покажется, будто она попрекает дочь маленькой зарплатой, но скорее, была уверена, что Лидия сидит в газете из-за Артема. Теперь ее старый враг был повержен (это была ее версия), и уже во вторник вечером она снова завела этот разговор.
– Ты чего это наглаживаешься? Я думала, ты на работу не пойдешь.
– Как это не пойду? В нарушение Трудового кодекса?
– Тебе больше не надо сидеть в этой паршивой газете.
– Ты предлагаешь мне в честь сломанной личной жизни сломать еще и работу?
– Да, – воскликнула мать, и в ее глазах зажглось грозное веселье. – Ломать так ломать!
– Думаю, что пока достаточно сломанной личной жизни. Пока достаточно.
Мать даже пискнула от разочарования.
– Ну что ты драматизируешь? По-моему, у тебя удачное время в жизни. Дурака этого старого бросила. И работа теперь не держит. Ты уже семь лет там сидишь. Копейки получаешь.
– Ох, мамуля, – Лидия засмеялась. – Мне нравится твоя трактовка. Я бросила старого дурака. Я!
– А как? – изумилась мать. – Насколько я понимаю, ты поставила вопрос ребром. Что тебе пора замуж.
– Ну да, что-то вроде, – и утюг выпустил в воздух струю теплого пахучего пара.
– Давай о нем забудем. Давай уйдем с этой паршивой работы, где он будет тебе мозолить глаза.
– Вначале надо найти что-то, а потом уже уходить.
– А вот это заблуждение! Надо вначале уходить. Иначе как ты поймешь, что надо что-то найти?
– Мамуль, если я сейчас останусь без работы, то вообще сойду с ума.
Видимо, какая-то слабина в ее голосе все-таки прозвучала, потому что на следующий день она пошла в газету, а мать занялась поисками ее новой работы.
Надо сказать, что возможности матери были в те годы почти неограниченными. Связи, наработанные за десятилетия ее сказочной карьеры, опутывали всю Москву, как электрические провода. Это было важнее денег, притом, что могло и не приносить денег, как, скажем, не приносило их матери. Но зато в этой сети решались «настоящие вопросы» – самые настоящие вопросы, вроде условного срока вместо десяти лет строгого режима или особняка в центре, оттяпанного у одного известного театра за неуплату электричества. Вот какие вопросы решала мать по своим проводам, посылая в московский эфир короткие шифровки, иногда непонятные, как абракадабра, а иногда прямые и ясные, но звучащие как бы между прочим, в конце веселой свойской беседы о памятных совместных эпизодах. Лидия умирала со смеху, слушая эти странные разговоры, в которых все главное выдавалось за второстепенное, но воспринималось как главное. «Да, Васильич, наша русская природа – это тебе не Турляндия… Слушай, как раз по поводу природы. Тут хороший человек, верующий, по этой земле из лесного фонда хочет встретиться. У него очень интересные предложения. Он храм хочет построить, ну и еще что-то. Может, он подъедет, обсудите?»
