Тепло любимых рук - страница 24

Хотя исповедь назначена на утро, служивший отец Далмат, узнав, что ей предстоит сидеть с маленьким внуком, сразу же согласился принять ее прямо после службы.

Принял бы раньше, но из священников он был в храме один, и это оказалось для Татьяны Николаевны благом. Будь здесь еще один батюшка, она бы быстро исповедалась и убежала. А так, неожиданно для себя, моя первая учительница отстояла первую в своей жизни вечерню. Подошла на помазание. И, может быть, первый раз в жизни спокойно помолилась. Она была покорной и смиренной. Видя ее терпение, отец Далмат допустил ее к первому в жизни причастию, а это уже серьезно. Потому что когда Христос соединяется с человеком в Страшном и Великом Таинстве, человек преображается. Тем более такой, который уже сейчас находит в своем сердце место не только для любимого внука, но и для Бога.

Светлым воскресеньем, в день святой великомученицы Параскевы, называемой Пятницей, мы с первой учительницей причастились. Когда я увидел ее счастливые глаза, просто поклонился и ничего не сказал. Теперь ей было с Кем поговорить, на Кого переложить все свои радости и заботы. Мне, впрочем, тоже.

Свой первый нательный крестик я нашел у бабушки в коробке для пуговиц, когда еще не был крещен. Он был простой, самодельный, без всяких украшений, выпилен из расплющенного гвоздя. Крестик с первого взгляда мне понравился, я его сразу надел и решил, что никогда не сниму. Потому что, как только надел, стало так покойно и радостно, что словами не передать.

Хотя я был и некрещеный, но молитвы из старенького катехизиса читал каждое утро, а потом вообще купил маленькие календарики с иконами и сделал из них складень.

Когда мой дядя-ученый, занимавшийся изучением тяжелых металлов в каком-то большом институте, увидел на мне крест, он начал смеяться: «О, да у тебя крест поповский! А знаешь ли ты, ослиная твоя голова, что поклоняешься орудию пытки? Это в наше-то время верить в церковные сказки!» Дядя был интеллигентом старой советской закалки, сам сделал аппарат для производства живой и мертвой воды, обливался по Иванову, увлекался голоданием и уринотерапией. Я с ужасом его слушал и был готов разреветься от обиды. Он – известный ученый, а я глупый мальчик, который считает крестик на груди своим самым дорогим сокровищем и не знает, что ответить… Но в эту секунду всем своим существом, до самой последней косточки, я вдруг ясно понял, что нет ничего прекраснее на свете, чем быть христианином. Спасибо дяде!

А спустя много лет он бросил институт и тяжелые металлы, уехал в деревню, построил дом, занялся хозяйством, крестился в ближайшем монастыре с именем Рафаил и умер глубоко верующим человеком.

Будущий духовник Пафнутьева Боровского монастыря схиархимандрит Власий (Перегонцев) родился, когда его матери было пятьдесят шесть лет. Она родила семерых, но все они, не дожив до года, умерли. Восьмой была девочка, которая их пережила. И думали, что все уже обойдется, но не обошлось. Когда малышке исполнилось два года, бабки взяли ее на улицу, где она играла, там паслась лошадь. Девочка подошла к ней. Лошадь ее лягнула по головке…

Он родился в подполе, куда его мать полезла за картошкой. Она думала картошки набрать, а раз – и родился сынок. Вся его жизнь прошла в подполье: большую часть долгой монашеской жизни его гнали и преследовали за веру. И дома он был нелюбимым ребенком. После того как отец умер, мать снова вышла замуж, отчим пасынка люто невзлюбил, называя «попенком» и «монашком». Ведь до четвертого класса его воспитывала бабушка-монахиня.