– Ну и что здесь забито как попало? Покажите мне! – тихо сказала она в возмущении, но этой фразой ее возмущение не закончилось.
* * *
– Мое белье было разбросано на всеобщее обозрение… – сказала Рахель, когда вечером мы с ней лежали в постели.
Я в этот момент был увлечен чтением книги, поэтому поток ее претензий не вызвал во мне ничего, кроме досады.
– Прости, – сказал я. – Это часть моей терапии.
– А Фрейд это одобрил?
Я понял, что книгу придется отложить. Господи, отец наш небесный, я очень люблю свою жену, но откуда берутся в ее голове подобные вопросы? Почему каждое свое ковыряние в носу я должен сверять с Фрейдом?
– Я с ним не советовался. Почему я должен получать на все одобрение Фрейда?
– Думаю, что Фрейд упал бы в обморок, – сказала Рахель.
– В обморок? Что ж, пусть понюхает нашатыря. Фрейда это не касается. Он никогда не считал меня хорошим учеником. Ему будет трудно смириться с тем, что его ученик превзошел учителя.
– Может, тебе надо было актером стать, а не психоаналитиком? – искренне предположила Рахель. – Выступал бы сейчас в каком-нибудь кабаре или водевиле…
Я представил себя в котелке, с тростью, в полосатых штанах, делающим веселое па на сцене кабаре.
– Я не комедиант, – сказал я. – Ты меня унижаешь. Моя миссия – помогать людям.
– Я все же надеюсь, что ты увлечешься каким-нибудь другим методом, и этот кошмар закончится… – сказала Рахель.
Рихард
Склонившись к газовой горелке, ненасытная до чужой крови Гудрун кипятила шприцы в стальной кастрюле. Однажды я видел Гудрун во время ее гипертонического криза. Она лежала на кушетке, вокруг сновали доктора, а черные пиявки сидели у нее на руках и на шее – они сосали из нее кровь. Гудрун в этот момент тихо и сладострастно стонала, ее лицо было красным.
Интересно, в чем логика Гудрун? Какой ей смысл пить кровь из пациентов, если потом эта кровь все равно достанется пиявкам?
Шприцы продолжали звонко танцевать в кипятке. Комната переливания крови наполнялась паром – мне трудно было дышать.
– Я уже сказала тебе – ничего не скажу, – буркнула кровопийца, не отрываясь от наблюдения за кипятком.
– Но почему? – воскликнул я с досадой. – Я влюблен как кролик! Мне нужен только адрес! Учти, ты разрушаешь будущую семью!
– И слава богу, – сказала Гудрун. – Тебе нельзя ни на ком жениться. Ты сделаешь несчастной любую. Ты злой. Вот почему ты не получишь ее адрес.
– Я все равно узнаю, – с усмешкой сказал я и вышел.
Эта девчонка непонятным образом засела у меня в голове, волновала, раздражала, мучила, и я совершенно не понимал, какого черта.
Позже, размышляя с этим так называемым доктором, я кое-что для себя понял. А точнее, понял вовсе не я – это была версия Циммерманна; ему удалось навязать мне ее, потому что ничего лучше мне в голову в тот момент не пришло.
Как я понял позже, в его личной ситуации, о которой я тогда ничего еще не знал, доктор Циммерманн был категорически не заинтересован в том, чтобы я принял простую, естественную и самую напрашивающуюся версию – о том, что эта девушка была просто чудо и ее острая грудь просто вонзилась в мое сердце.
Вместо этого он предложил заумную и вымученную версию, связанную с тем, что девушка в тот момент спасала ребенка. Поскольку в те же минуты я тоже спасал этого ребенка, то какой-то образ мальчика в моей голове все же имелся.
По мысли доктора, где-то в темных и таинственных глубинах моей души образ мальчика-жертвы, нуждавшегося в помощи, слился с образом меня самого – тоже жертвы, нуждавшейся в помощи.
