Люк энергично затряс головой.
– Жесть. Я помню, как выглядела мама после депиляции бровей. Я в таких садистских ритуалах не участвую.
– Ой, большой крутой футболист боится маленького воска для девочек, – заворковала Эмбер, и мы обе захихикали.
– Что ни день, то угрозы. Верно, чувак? – обратился Люк за поддержкой к Энтони.
Тот пожал плечами.
– Думаю, что все не так страшно, – признал он робко.
Глаза у Эмбер вспыхнули весельем.
– Ты делаешь эпиляцию? – хрюкнула она. – Где? – она дернула его за шорты, чтобы посмотреть.
Лицо у Энтони сделалось ярко-красным, словно он пожалел, что вообще раскрыл рот.
– Наверное, ноги, – высказала догадку я, ныряя под стол, дабы проверить лично.
– Нет, не ноги, – ответил Энтони, которому с каждой секундой становилось все более неловко.
Мы с Эмбер весело переглянулись.
– Ну не шары же?
– Скажи, что это не так. – Люк уже трясся от смеха.
– Да ну, чувак. Ты же знаешь, горячему воску не место рядом с бесценным грузом, – выдавил Энтони. – Это грудь, – признался он наконец.
– Грудь? – переспросила Эмбер, выгибая бровь. – У тебя волосатая грудь?
– Ну, я не йети какой-нибудь. Просто летом работаю спасателем, и мне нравится хорошо выглядеть. – Он снова покраснел к нашему всеобщему веселью. – Теперь вы знаете и давайте сменим тему?
– Ни за что в жизни, – поддразнила Эмбер. – Мы хотим увидеть своими глазами.
– Однозначно, – добавила я. – Покажи нам безволосое чудо.
В коридорах стоял оживленный гул, все стремились попасть в класс на пятый урок до звонка.
– Встретимся в библиотеке после практики, – сказал Люк, целомудренно целуя меня в щеку. – Кстати, сегодня ты выглядишь лучше.
– И чувствую себя лучше. Это была просто мигрень. Ты же знаешь, они у меня порой случаются.
– Ты слишком усердно занимаешься.
– Ну должен же хоть кто-то, – поддразнила я, стараясь отвлечь его от моей головы.
– Ай, я ранен, – воскликнул он, хватаясь за сердце.
Я засмеялась, а он направился на свои послеполуденные занятия.
Я с улыбкой провожала его глазами. Хороший день. Вчерашняя головная боль давно позабылась.
Я снова стала самой собой.
Типичным, нормальным подростком.
Оставшимся близнецом.
Мне было шесть, когда Лея пропала из садика перед нашим домом. Я пошла в дом за вишневыми леденцами, которые мы обе любили, а когда вернулась, она уже бесследно исчезла. Мы были одинаковы во всем, включая предпочтения в еде. Где кончалась одна, начиналась другая. Она была моей второй половиной – и вдруг перестала. Она исчезла вместе со всей моей прежней жизнью. С момента исчезновения все переменилось навсегда. Как так может быть? Продолжаешь существовать – ешь, дышишь, двигаешься. Иногда даже обманываешь себя и притворяешься, будто все нормально, но в глубине души перестаешь жить в тот момент, когда теряешь половину себя.
Последние десять лет наша семья жила практически на автомате. Праздники, дни рождения просто приходили и уходили без особого ажиотажа. Единственным утешением мне служила школа. Она была источником здравого смысла, цели, самоидентификации. В школе я просто Мия Клейн. Не Мия Клейн, девочка, у которой пропала сестра-близнец. Для своих друзей я перестала быть тем человеком давным-давно. В школе мир продолжал жить, тогда как дома мы оставались скованы прошлым.
