Она подвела меня к священному дубу, остановилась, и я увидел возле ног ее камень.
Я знал его. Камень этот я отыскал еще мальчишкой, когда вместе с Дексием мы на цыпочках пробирались вглубь рощи, подбадривая друг друга под неотступным взглядом деревьев; живущие здесь дриады так пристально глядят тебе в спину, как не бывает в других лесах. Старую серую плиту положили здесь в качестве алтаря, должно быть, когда Зевс впервые поразил эту землю. Я ни разу никого не встретил в роще, а вот свежий пепел, словно после жертвоприношения, находил нередко. Зола виднелась на плите и сейчас, она казалась даже теплой. Я подумал, не мать ли моя побывала здесь. Быть может, ей явилось здесь некое предзнаменование, о котором она теперь хочет мне поведать. Я повернулся к ней, ощущая, как по рукам побежали мурашки.
– Тесей, – проговорила она. Услышав хрипотцу в голосе матери, я удивленно посмотрел на нее. Она моргнула, и я увидел на глазах ее влагу. – Не сердись на меня. Не я так решила. Я поклялась твоему отцу клятвой, которую не посмеют нарушить сами боги, а уж тем более я. Я поклялась ему и Рекой,[25] и дочерьми Ночи[26] не открывать тебе, кто ты такой, пока не сумеешь самостоятельно поднять этот камень.
На мгновение сердце мое подпрыгнуло: царственная жрица не станет принимать подобных обетов по требованию низкого человека. Потом я поглядел снова и понял, почему она плачет.
Она с трудом проглотила слезы, я даже услышал звук.
– Под этой плитой погребены доказательства, которые он оставил для тебя. Он велел, чтобы я испытала тебя в шестнадцать, но тогда я увидела, что твой срок еще не пришел. Ну а теперь я должна.
Слезы бежали по ее лицу, и мать стерла их рукой.
Немного погодя я сказал:
– Очень хорошо, матушка. Прошу тебя – сядь там и не смотри на меня.
Она отошла, и я снял браслеты. Кроме них, выше пояса на мне ничего не было; я ходил без одежды в любую погоду, чтобы быть крепче. Увы, подумал я, особой пользы мне это не принесло.
Согнувшись над камнем, я принялся рыть руками, пытаясь нащупать нижнюю кромку. Надеясь, что с другого края он будет тоньше, я освободил камень со всех сторон, по-собачьи отбрасывая землю. Но другой конец плиты оказался еще толще. Поэтому я вернулся назад, широко расставив ноги, запустил под камень пальцы и потянул. Плита даже не сдвинулась с места.
Я остановился, задыхающийся и надломленный, будто едва объезженный конь, вдруг обнаруживший, что колесница так и осталась позади него. Я потерпел фиаско, еще не приступив к камню. Задание это было бы по силам разве что молодому Малею, рослому как медведь, или же Гераклу, зачиная которого Зевс продлил брачную ночь на трое суток. Это было задание для сына бога, и я теперь все понял. «Должно быть, среди богов все бывает как у людей, и даже законный сын бога может пойти в мать. В жилах моих одна часть ихора[27] подмешана к девяти частям человеческой крови; камнем этим бог испытует меня и отвергает». Я вспомнил все, что вынес и претерпел; с самого начала мои старания ничего не стоили, и мать моя плакала от стыда.
Я впал в ярость и, уцепившись за камень, принялся гнуть его скорее как зверь, а не человек, ощущая, как трещат мои сухожилия и кровоточат пальцы. Я забыл даже про мать, пока не услышал топот бегущих ног, шорох юбки и голос, приказывавший мне:
– Остановись!
Я обернул к ней покрытое потом лицо. Во мне бушевал такой гнев, что я закричал на нее, словно на простую крестьянку:
