Разбуженный блеянием стада, я проснулся на рассвете и умылся в ручье; хозяева мои с удивлением наблюдали за этой процедурой, сами они последнее омовение приняли от рук повивальной бабки. Теперь дорога сделалась легче и направилась в сторону моря. Скоро за узким проливом я увидел остров Саламин,[47] а вокруг меня простирались плодородные земли, фруктовые сады и хлебные поля. Дорога вела вниз к прибрежному городу, гавань его была полна кораблей. Купцы, которых я встретил на дороге, сказали, что передо мной Элевсин.
Приятно было снова увидеть город, оказаться в земле, знающей закон, а еще лучше знать, что это последняя остановка на пути в Афины. «Велю вычистить и покормить коней, – думал я, – а сам перекушу и посмотрю город». Но, подойдя к окраине города, я заметил, что вдоль дороги стояли люди, глядя на меня во все глаза, и городские крыши тоже усеяны зрителями.
Молодым людям свойственно преувеличивать собственную значимость, однако даже мне подобный прием показался удивительным. К тому же странно – столько народу, но ни один не подумал окликнуть меня или спросить новости.
Передо мной оказалась рыночная площадь. Я пустил коней шагом, чтобы не повалить палатки торговцев. Тут пришлось натянуть поводья: передо мной сплошной стеной стояли люди. Все безмолвствовали, женщины шикали на младенцев, стараясь утихомирить их.
В середине толпы прямо перед собой я увидел статную женщину, раб держал над ее головой зонтик от солнца. Ей было около двадцати; голова, увенчанная расшитой золотом пурпурной диадемой, отливала горячей медью. Возле нее стояла примерно дюжина женщин, подобно тому как придворные окружают царя; но ни одного мужчины рядом с ней не было, если не считать того, что держал зонт. Должно быть, жрица и правящая царица одновременно. Скорее всего, минойское царство. Этим именем береговой народ зовет себя в собственных пределах. И всякий знает, что новости среди них передаются куда быстрее, чем можно предположить.
Из уважения к ней я спустился с колесницы и повел коней в поводу. Она не просто смотрела на меня, она ожидала моего прихода. Когда я подошел ближе и приветствовал ее, вся толпа погрузилась в полное безмолвие, подобно людям, услышавшим, как сказитель настраивает лиру.
Я сказал:
– Приветствую тебя, повелительница, во имя того бога или богини, которую здесь чтут превыше всех. Я думаю, ты служишь могучему божеству, и прохожий обязан тем или иным способом выразить ему свое уважение, прежде чем проследовать дальше.
Она ответила по-эллински – неторопливо и с минойским акцентом:
– Воистину благословенно твое путешествие, и здесь завершается оно.
Я в удивлении уставился на нее. Она говорила как бы приготовленные для нее слова; за всем этим словно бы угадывалась какая-то другая женщина. Я проговорил:
– Повелительница, я чужой в ваших краях, и путь мой лежит в Афины. Должно быть, ты ждешь прихода известного мужа, вождя или, возможно, царя.
Тут она улыбнулась. И люди подступили поближе, переговариваясь, но не в гневе, целиком обратившись в слух, как те пастухи у костра.
