Сразу после того я случайно узнал, что она принимала посольство с Родоса, но мне ничего не сказала. Я услыхал об этом на нижней террасе от слуг и просто замер на месте: с детства мне не наносили подобного оскорбления.
«За кого она меня принимает? – подумал я. – Или решила, что мне нужна нянька, потому что борода под лисьими глазами ее брата гуще моей? О Зевсовы молнии! Я ведь убил ее мужа». Гнев затуманил мои глаза.
Вокруг меня послышались голоса – говорили юные спутники, почти всюду сопровождавшие меня. Впрочем, я почти не различал их – не было времени приглядеться:
– Что случилось, Керкион?.. Что встревожило тебя?.. Ты не заболел?.. Нет, он сердится… Керкион, что я могу для тебя сделать?..
Я отговорился какими-то пустяками. Гордость мешала мне признаться в унижении. Но в ту ночь, когда ушли женщины, я спросил царицу, что хотела она показать этим жестом.
Она взглянула на меня удивленным взором, похоже и в самом деле не понимая, что рассердило меня. А потом сказала, что ничего не сделала против обычая, и я понял – она говорила правду. Что же касается унижения… Распустив волосы, она поглядела сквозь них и рассмеялась.
Забрезжил рассвет – золотой и зеленый. Прядь рыжих волос щекотала мою грудь. Подняв ее, я выскользнул из постели и подошел к окну. За искрящимся морем над золотым туманом плыли холмы Аттики – так близко, что казалось, до них долетит пущенная из лука стрела. Я думал о странных обычаях землепоклонников и о том, как сложно эллину понять их. Она выбрала меня и послала бороться, возвела в цари, не спросив при этом – как и все вокруг, – согласен ли я с такой мойрой.
Засвистела пробудившаяся белая птица. С постели донесся совершенно ясный голос:
– Ты думаешь. А о чем ты думаешь?
Я ответил ей тем способом, который она предпочитала. Из всех ее мужей я оказался первым эллином.
Но с этого дня я словно бы очнулся от сна, в котором прошли мои первые долгие дни в Элевсине: танцуя, состязаясь с молодыми мужами, играя на лире или же глядя на море. Я начал искать, чем заняться: не люблю бездельничать.
У меня под рукой были молодые спутники. В случае войны я, по крайней мере, смогу возглавить собственный отряд, и пусть Ксанф ведет остальное войско. С этого времени я обратил на них свое внимание.
Как я уже сказал, эти юноши никогда не оставляли меня, кроме того времени, когда я делил ложе с царицей. Все они были прекрасно сложены, хорошо воспитаны и хороши собой, иначе не оказались бы на этом месте; их выбирали за стать, а не за бранные подвиги. Я не нуждался в их защите, потому что в Элевсине ничего не страшились сильнее, чем преждевременной смерти царя. Его убийцу после многих мук живым оставляли в гробнице, дабы дочери Ночи свершили над ним свою волю. Но подобное случалось давно, и то по несчастью. И спутники служили украшением, приятным для глаз народа.
Все они в той или иной мере знали эллинскую речь, что свидетельствовало здесь о благородном происхождении. Поначалу – когда я стал разговаривать с ними – они показались мне слишком тщеславными, полными мелкой ревности и соперничества; на малейшую обиду они реагировали как облитые водой коты и вечно старались посрамить друг друга.
Ко мне они относились с любопытством, видя во мне прежде всего эллина. А еще – как я узнал потом – из-за какого-то пророчества, скрывавшегося от народа. Я вспомнил горький смех убитого мной царя, но он ничего не открыл мне.
