– Мама, выкинь их, выкинь их в помойку, если есть не хочешь! – под конец нашего разговора сорвалась я, тоже начав кричать. – И кто помрёт раньше, ещё не известно! Будешь так меня доводить, может и я! Всё! Делай, что хочешь. Я больше не могу здесь находиться!
Я выскочила за дверь и, рыдая, пошла по улице, не разбирая дороги.
Запись семнадцатая. В дополнение к конфликту с мамой я ругаюсь с Аркадием. Вот мало мне проблем, явно мало…
После ссоры с мамой я, рыдая, шла по улице, не разбирая дороги. На душе было несказанно паршиво. Ведь дала себе слово, что буду держаться и ничего обидного маме говорить не стану. Но вот опять не сдержала слово. Её понять можно, я отняла у неё надежду на внуков, нашла обузу и теперь вместо того, чтобы ухаживать за ней, когда она станет беспомощна, предпочту ей другой объект для заботы. Моя мама могла смириться с тем, что моим сердцем сейчас владеет карьера, а потом, может, появится кто-то, вроде принца, и я предпочту ей его и детей. А самый лучший вариант был бы для неё тот, который она и озвучила: я возвращаюсь под её опеку со своим ребёнком, и она живёт нашей жизнью. Поэтому какой-то там инвалид без роду и племени её оскорбил. Я её понимала, но принять её точку зрения не могла, для меня важным было другое. Вот абсолютно другое. По хорошему надо было к ней вернуться, и попытаться успокоить, ведь доведёт себя до нервного криза какого-нибудь специально, чтобы мне потом было стыдно. И ведь не к кому обратиться, чтобы кто-то её поддержал и успокоил.
Может, Вере Борисовне позвонить, мелькнула шальная мысль, но я быстро отогнала её. Моя матушка не любительница проблемы напоказ выставлять, и воспримет это как дополнительное унижение. Вот в западне какой-то себя ощущаю, в её западне для меня, поскольку все её попытки сделать что-то хорошее мне оборачивались для меня лишь проблемами. Так же как и мои попытки для неё, мы обе зеркалили поведение друг друга и не могли выбраться из этого порочного круга.
В это время раздался звонок мобильного, увидев номер Аркадия, я взволнованно нажала на ответ и, пытаясь придать голосу хоть какое-то приличное звучание, убрав непроизвольные всхлипывания, взволнованно спросила:
– Да, Аркадий. Что-то случилось?
– Ровным счётом ничего, лишь услышать твой голос захотелось. А вот у тебя явно что-то случилось. Колись, что.
– Да ерунда. Ничего катастрофичного. Сейчас успокоюсь. Лишь с матушкой поговорила и оставила её на гране нервного криза. И теперь мучаюсь, что пошатнула ее хрупкое здоровье, а помощь оказать не могу, не примет от меня, особенно сейчас.
– Ну что же ты так? О чём хоть говорила?
– Призналась, что расписалась с Димкой, она вообще ничего о нём не знала, и она в амбиции впала. Я долго пыталась спустить на тормозах, убеждая, что поезд уже ушёл, ей всё равно принять это придётся. Тогда она прибегла к излюбленному методу: сейчас доведу себя, и ты будешь виновата в моей смерти. И я трусливо сбежала. Теперь путешествую по вечернему городу и пытаюсь успокоиться. Убеждая себя, что без зрителя, на которого это рассчитано, инсульт её всё же не накроет. А если накроет, то значит, судьба у меня такая, сразу за двумя инвалидами ухаживать.
– Ты в каком сейчас районе?
Я назвала улицу, по которой шла.
– Не особо далеко, – откликнулся он. – Навигатор показывает, через двадцать минут подъехать могу. Хочешь в ресторанчик вместе сходим? Я так понимаю, Димке ты это озвучивать не будешь.
