Спустя несколько недель Уинни с Луизой научились терпеть его присутствие и привыкли к нему, как привыкают к постоянной боли в колене: сначала она раздражает тебя, всякий раз начиная ныть при ходьбе, а потом ты привыкаешь и забываешь о ее существовании. Помимо того, что дядя поселился в комнате Луизы и обычно приходил по ночам пьяным, суммарный вклад его личности в их домашнюю жизнь в основном заключался в угрюмом ворчании и сильно продавленном кресле, где раньше любил сидеть Артур, а теперь, обычно страдая от тяжелого похмелья, отсыпался после ланча Стивен, и рядом с ним неизменно посапывал Сокс.
Сидя в кэбе, Луиза думала о матери… Ее, наверное, удивит случившееся. И в то же время девушка понимала, что Уинни некогда будет задумываться об этом. Ее ждала большая стирка, и она будет больше обеспокоена пропавшей корзиной. Возможно, мать вернется к дому миссис Шавелтон, чтобы поискать пропажу, но скорее всего, вернется она только с уже постиранным бельем и безропотно согласится оплатить пропавшие вещи, извинившись за небрежность и смиренно отступая к двери, несмотря на то, что за многолетнюю стирку у нее ни разу не пропал даже носовой платок. Луиза любила мать, но порой та напоминала ей одну из тех застиранных наволочек, которые сама так самозабвенно стирала и гладила: чистая, белая, пахнувшая порошком «Лакс» и существующая только для обеспечения чужого комфорта.
Фактически никто не знал, что дядя увез племянницу на такси к вокзалу Виктория. Сама Луиза знала только то, что поезда с этого вокзала уходят в южном направлении. Ее пустой живот свело от голода. Она искоса глянула на Стивена, но его лицо оставалось непроницаемым.
– Куда мы едем? – спросила девушка, придав своему голосу больше решительности, чем испытывала.
– Неважно, – буркнул ее дядя, – сама скоро узнаешь.
– По крайней мере отпустите мою руку… Мне больно.
– Ага, чтобы дать тебе выскочить из машины? – И, словно предостерегая пленницу от подобного намерения, мужчина вновь так скрутил ей запястье, что стрела боли пронзила ее плечо. – В любом случае мы уже приехали, – добавил он, когда такси свернуло к стоянке у входа в вокзал, и открыл одной рукой дверцу, продолжая крепко удерживать Луизу. Она вылезла из салона и стояла рядом с ним, пока он рылся по карманам в поисках мелочи, чтобы заплатить водителю. Склонившись к окошку такси, Кэннон отдал деньги, и когда машина отъехала, потащил девушку за собой.
– Теперь ты должна мне три шиллинга шесть пенсов, – сообщил мужчина племяннице.
Он с потрясающим мастерством научился убеждать себя в том, что ничего не тратит на себя и что все ему что-то должны, словно считал себя святым, занимавшимся исключительно благодеяниями. Однажды Луизе показали негатив фотографии, и она изумилась идеальной инверсии света и тени, запечатленной в образе под стеклом, – Стивена Луиза воспринимала именно как такой негатив.
Напоминание о вздорных претензиях дяди развеяло ее страх. Бессмысленно взывать к разуму неразумного человека. Бесполезно доказывать ему свою правоту, а вырваться от него сейчас у нее чисто физически не хватит сил. Лучше всего пока изобразить смирение и упорно дожидаться первой же возможности перехитрить его. Он не страдал излишней сообразительностью, так что долго ей ждать не придется.
– Дядя, – сказала девушка, и Кэннон, не замедлив шага, оглянулся на нее, – не могли бы вы хотя бы взять меня за другую руку? Эта совсем онемела.
