Пес вроде бы шевельнул хвостом, потом зевнул во всю пасть, показав приличного размера желтые зубы, но не сдвинулся с места. И не издал ни звука, даже при зевке.
Постояв ровно столько, чтобы ощутить, какие тяжелые у нас ведра, мы на всякий случай тихонечко двинулись мимо пса к своей калитке. Тот следил за нами тусклыми глазами, не проявляя абсолютно никакого интереса. Вот как сидел, так и не шелохнулся.
Мы взвизгнули калиткой, поставили ведра на тропинку уже на нашем участке и обернулись посмотреть на пса. Тот чуть склонил голову, будто прислушиваясь, и выглядел теперь очень печальным.
– Ну ты заходи, если что, – осмелев, приободрила Лерка пса цитатой из классического мультфильма «Жил-был пес».
Псина очень вяло махнула пару раз хвостом, типа вас понял.
– Смотри, как ослабел от голода, – запереживала Сонька.
Я хмыкнула. Ага, конечно. Голодным он точно не был. Что я, не видела, как ведут себя голодные собаки? И вид у него был вполне себе нормальный. Бока не ввалились, ребра не торчат. Шерсть, правда, какая-то странная, будто мокрая, но не от снега, а как если бы он только что искупался. Но это, конечно, только казалось, потому что в таком случае на морозе пес немедленно превратился бы в одну большую сосульку.
– По-моему, ему просто пофиг все. Истощенным точно не выглядит.
Соня еще раз окинула критическим взглядом животное:
– Ну вот зря ты так. Видишь, какой вялый? Значит, голодный.
– Нас не съел, значит, не такой уж и голодный, – подначила я Соню, но она в ответ только фыркнула.
– Надо его накормить! – постановила Соня, когда мы втащили ведра в дом. – Анька, куриную ножку давай сюда.
Когда я принесла из комнаты-холодильника самую жирную ногу из всей партии, что нажарила нам мама, девчонки уже ждали меня с лопатой наперевес.
Правильно, собака незнакомая, с ней сначала контакт надо наладить, а потом уже с рук кормить. Поэтому мы, громко взвизгнув калиткой, поднесли псу еду прямо на лопате. Тот так и сидел на том же месте. Курицу взял с импровизированной ложки очень аккуратно, подождал, пока мы отойдем обратно за калитку, и принялся есть. Ну как есть – сделал глоток, и куриная нога исчезла в пасти.
Мы так засмотрелись, что аж подпрыгнули, когда со стороны соседского участка услышали голос Анисимовны:
– Чавой-то вы с лопатой?
Пес в сторону соседской бабки даже головы не повернул, а Лера объяснила, что спасаем животное от голода.
– Заложного энтого, что ль? – Соседка пренебрежительно махнула бледной рукой без рукавицы в сторону пса.
Я невольно обратила внимание, какие неестественно синие у Анисимовны ногти.
– Как это понимать?
Соня, видимо, пребывала в уверенности, что Анисимовна нас троллит, и мою честную подругу такая ситуация возмущала. На Софию иногда накатывало такое.
– А так и понимать.
Я вспомнила болтовню старух в автобусе и как можно вежливее пояснила:
– Соня хотела уточнить, что такое заложный.
Анисимовна не стала томить:
– Вишь ли, правильная же смерть – это когда ты свой положенный срок прожил, от старости в свой срок помер да на предназначенное тебе место ушел. А коли своего века не изжил, силы своей жизненной не истратил, то это же неправильно. Ежели кто опился, или утоп, или сверзился случайно и расшибся, или, чего хуже, сам себя порешил, то, значит, заложил свою жизнь-то, душу-то. Заложенные. Или вот без вести пропал. Или чародейством вон занимался. Или кого мать родна прокляла – тоже. Нечистые мертвяки. Из них всяка пакость получается. Потому ж их на кладбище, на святой земле-то и не хоронили. Оно, конечно, не в советское время. Тогда-то всех хоронили…
