Ведь ни для кого не секрет та поражающая грозная цифра самоубийств, которая колеблется за год от 10 до 12 тысяч в нашей стране, – ведь она одна говорит о том ужасе, о той беспощадной нравственной эпидемии, которая, как моровая язва, охватила нашу страну и бессердечно вырывает свои жертвы.
Сегодня у одного, завтра у другого.
Сегодня у меня, завтра у тебя.
А какие страдания переживают современные семьи, несчастные родители!..
Благодаря тому, что я издавал спиритический журнал, ко мне очень часто и много приходило людей после утраты того или другого близкого им человека.
Приходили с искренним, сердечным, страстным желанием узнать: действительно ли умершие дорогие им существа там живут, действительно ли с ними можно вступать в общение?
И какая масса приходила отцов и матерей, у которых дети покончили с собой.
Я никогда не забуду факта, который и сейчас, как говорится, перевертывает всю мою душу.
Докладывают, что со мной желает побеседовать жена тайного советника С.С.М.
И вслед за этим входит седая, старая, древняя, полусогбенная старушка.
Я эту женщину видел полгода назад.
Это была красивая, стройная, лет 42-х, дама. Ни одного седого волоса на голове.
– Что с вами? – невольно воскликнул я.
Несчастная женщина как сноп повалилась на колени и с какими-то непередаваемыми судорожными движениями в лице, в руках, голове, истерически рыдая, говорила мне:
– Вася!.. Вася!.. Мой несчастный Вася покончил с собой!..
Слаб мой язык, бедно воображение, чтобы передать точно ту нестерпимую боль, ту агонию, если можно так выразиться, материнского сердца, которую я в течение часа наблюдал вблизи себя.
Я не могу спокойно говорить об этом и сейчас, хотя этому прошло почти четыре года…
Несчастные родители!..
Как многие из них в наше мучительное лихолетие живут двойным страданием.
Сначала – предчувствуя надвигающуюся грозу. Опасаясь каждую минуту за безумный поступок своего сына, своей дочери.
Как много матерей и отцов, выждав возвращения их сына или дочери, когда они улягутся спать, как мелкие воришки, унижаясь, забыв свой возраст, свое положение, обшаривают карманы своих любимцев, перечитывают их письма, записки: в первом случае – в надежде своевременно убрать яд или револьвер, а во втором – чтобы проследить за состоянием духовной жизни своего детища.
Как жаль эти несчастных, отдавших своим детям и лучшую жизнь, и лучшие годы, и цель всего своего существования, когда они с каким-то болезненным, скорее скорбным подобострастием, как будто боясь обидеть, оскорбить своей любовью, своей заботливостью своего уходящего из дома ребенка, спрашивают его:
– Ты, Петенька, далеко?..
– Ты, Сонечка, скоро придешь?..
И когда не знающие еще силы этой мучительной любви, страдальческой, мученической, родительской любви, сын или дочь, увлекшись товарищеской беседой, веселой пирушкой, запаздывают обычным возвращением домой, – с известного момента в сердцах мучеников-родителей вспыхивает тревожное беспокойство и, разрастаясь до мучительного состояния, до болезненной тревоги, вымученных и жизнью, и возрастом сердец, повергает их на колени к обильной горючими слезами тихой молитве в своих спальнях, в своих кабинетах – за целостность своих отсутствующих детей:
– Господи! Спаси его (или ее); вразуми, сохрани, сбереги! – шепчут пересохшие губы, и в то же время эти страдальцы прислушиваются к каждому шороху, к каждому стуку, к каждому шагу проходящих под окнами людей: «Не Петенька ли, не Сонечка ли возвращаются домой?..»
