– Тоже.
– А теперь несколько имен. Дэвид Джеймс Майкл?
– Мм… Извините, нет.
– Куинн Юбанкс?
– У меня всегда было неважно с именами.
– Семинар в Бостоне, где у Эйлин случилась мигрень, – вы говорили, что это мероприятие было организовано Гарвардским университетом?
– Да, эту информацию можно найти.
– Я нашла. Но меня интересует, не посещала ли она других конференций незадолго до этой или вскоре после нее.
– Эйлин целиком отдавалась работе. У нее был напряженный график. Ничего не припоминаю, но могу поискать сведения для вас.
– Буду вам благодарна, Сидни. Что, если я позвоню в это же время завтра?
– Вы и в самом деле считаете, что проблема не исчезла?
– Не забывайте о статистике самоубийств.
– Я помню. Но я уже говорил: посмотрите, сколько в мире безумия, насилия, ненависти, посмотрите на экономические кризисы, и вам не понадобится других объяснений того, почему люди все чаще впадают в депрессию.
– Вот только Эйлин не впадала в депрессию.
– Да, не впадала. Но…
– И Ник тоже не впадал.
– В депрессию она не впадала, – сказал Сидни, – и поэтому я пытался дозвониться до вас на днях. Вы помните ее записку?
Джейн процитировала начало по памяти:
– «Милый Сейсо говорит, что он был одинок все эти годы…»
– Поначалу мы почти никому об этом не говорили, – сказал Сидни, – потому что… записка такая странная, совсем не в духе Эйлин. Мы не хотели, чтобы люди думали о ней как о… психически нездоровой – пожалуй, так. Недавно ее тетушка, единственная из оставшихся в живых, разгадала эту загадку. Ну, вроде как разгадала. Когда Эйлин было четыре или пять, она дружила с неким воображаемым другом по имени Сейсо. Разговаривала с ним, сочиняла про него истории. А потом, как это обычно случается, забыла о нем. Кто знает, почему в конце жизни она вернулась ко всему этому?
Джейн пробрала дрожь при мысли о том, что давно забытый воображаемый друг просит пятидесятилетнюю женщину умереть и таким образом оказаться рядом с ним. Правда, она не смогла бы объяснить причину своего страха.
– Как вы поживаете? – спросил Сидни.
– Нормально. Сплю плохо.
– И я тоже. Иногда просыпаюсь от собственного храпа и извиняюсь перед ней за шум. Ну, то есть извиняюсь вслух. Забываю, что ее больше нет.
– Я много езжу, останавливаюсь в мотелях, – сказала Джейн, – и не могу спать в двуспальных кроватях. Ник был крупным мужчиной. Поэтому мне нужны огромные кровати, иначе я как бы соглашаюсь с тем, что он ушел. И поэтому я вообще не сплю.
– Вы все еще в отпуске?
– Да.
– Советую снова взяться за работу, настоящую работу, и не гнаться за непонятными призраками.
– Может, я так и сделаю, – солгала Джейн.
– Не хочу показаться занудой, но мне работа помогла.
– Может, я так и сделаю, – солгала она еще раз.
– Оставьте мне свой новый телефон. Позвоню, когда выясню, на каких еще конференциях бывала Эйлин в то время.
– Я вам позвоню завтра, – сказала она. – Спасибо, Сидни. Вы красавчик.
Она закончила разговор, огляделась и увидела, что в парке, кроме нее, не осталось ни души. Насколько хватало глаз, все лужайки и тропинки были пусты. Ни самодовольных голубей, ни вертлявых белок.
Если бы Джейн не знала, где находится и какой сейчас день и год, то вполне могла бы допустить, что попала в Арктику.
По улицам, примыкавшим к парку с севера и юга, постоянно проезжали машины: ворчали двигатели, визжали покрышки, слышалось шипение пневматических тормозов, время от времени раздавался гудок или дребезжала крышка канализационного люка. Не успела Джейн отойти от фонтанных струй, как звук уличного движения показался ей странно приглушенным, словно парк накрыло герметичным двойным стеклом.
