Тим - страница 5

Но Лида не стала развивать тему вещих снов. Продолжила:

– Третья Волна – Оборотни.

Я вздрогнул.

– Часть выживших по ночам стала превращаться в нечто ужасное. Я думаю, что они и днем уже не люди.

– Люди, – оборвал я. – Днем они люди, самые обыкновенные. У меня… друг таким стал…

– И что с ним сейчас?

– Дома сидит, – сказал я. – Они же не могут покидать свои дома. Какая-то сила держит.

– Не все. Некоторые по ночам на улице бродят.

– Да это не Оборотни, наверное. Черти какие-то.

– Вот видишь, никакие не инопланетяне виноваты в апокалипсисе. Это дьявольские происки. Есть теория, что Буйными стали тупые и неграмотные, под Музыку ушла серая масса, а в Оборотней превратились те, кто всю жизнь прогибался под систему.

– Чего?

– Ну, двуличные люди, которые не Богу свечка, ни черту кочерга. Под любую власть ложатся.

Я негромко расхохотался.

– Вот херня-то! Тогда Оборотней было бы большинство! Миллиарды таких!

– А вот и нет. Основная масса людей – это ни то, ни се. Те, кто под Музыку ушел. А гибких приспособленцев гораздо меньше.

– Слушай, Лида, заткнись, а?! – не выдержал я.

– Ладно, – не смутилась она. – За друга обидно, да?

Я не ответил. Мы почти пришли. Я в очередной раз повертел головой – никого.

– А самое интересное во всем этом апокалипсисе, – снова забубнила Лида, – то, что электричество не вырубили. И воду. Но кто работает на электро- и водонапорных станциях, неизвестно. В то время как телеканалы накрылись, и радио не пашет. Один радиолюбитель в эфир выходил пару месяцев, но сейчас и он пропал.

– И интернет не пашет, и сотовая связь, – добавил я мрачно. – А электроплитки, пылесосы и утюги работают. А счета не приходят. Халява, однако. Интересно, если Буйные – быдло, Оборотни – подхалимы, то мы тогда кто?

– Бродяги. Везунчики. И у нас есть какая-то миссия во всем этом говне.

– Миссия в говне? – хмыкнул я. – Звучит, как название фильма о спецагентах. Говенных спецагентах.

– Я верю, что этот апокалипсис случился не просто так. Что в нем есть смысл.

– Люди во всякую фигню верят, – сказал я.

– Ты к своему другу ходишь, наверное, до сих пор? – внезапно поменяла тему Лида. – Навещаешь?

– Навещаю. А что?

– Благородный ты. А зря. Бросить его надо. Это уже не человек.

– Слушай, Лида, я тебе щас втащу!

– Я тебе добра желаю. Потому и советую. Я родителей тоже бросать не хотела, когда они стали Оборотнями.

Я напрягся.

– Ты их… кормила?

– Чего? Чем бы я их кормила – они обычную еду не едят. Я только две недели с ними побыла, потом они меня выгнали.

Лида шмыгнула веснушчатым носишком.

– Когда они в своем уме, то любят детей так же сильно, как раньше. Но ночью… они за себя не отвечают. А со временем потеряют остатки человечности…

Я с внутренним содроганием вспомнил слова отца о том, что “всё меняется”. Что он этим пытался сказать?

– Я через это прошла уже, – добавила Лида. – Родителей бросила и назад не оглядываюсь. Мир изменился, нечего за старое хвататься. А тебе, Тимка, только добра желаю, поверь.

Я смотрел на нее, а она – на меня. Мой подъезд в двух шагах, а эта дура сама со мной идет… Как тот пьяный Бродяга месяц назад. И тащить не надо…

Вдруг я понял, что не смогу сделать это во второй раз. Бросил Лиде:

– Уходи.

– Чего? – не поняла она.

– Вали! – рявкнул я. – Беги без оглядки! Добра она мне желает! Дура!

У нее изменилось лицо. Она отступила. Кажется, догадалась. Сделала назад шаг, еще один, потом развернулась и побежала во всю прыть, по-девчачьи вскидывая ноги.