– Горло не застуди, Лестрейндж, – улыбнулась Наташа, привычно назвав подругу фамилией Беллиной любимой киногероини, Беллатрисы Лестрейндж из "поттерианы", – и привет Фиме. Ну, вы даете: в такую погоду рванули камеру искать, чтобы помахать мне рукой! Позвонили бы по скайпу из отеля, поднесли телефон к окну, раз уж так хотели показать мне воркутинский вечер. А то мне даже неловко, что вы так рискуете. Что это у вас за спиной? Уже тундра?
– Зачэм абыжаэшь, дарагой? – раздался голос Ефима; Коган в привычной своей манере дурачился, имитируя говор восточного человека из фильмов Георгия Данелии, – Какой-такой тундра-пундра? Это Тиман, недалеко от центра. У нас за спиной – одноименный овраг… Да ничего, к ночи еще немного поутихло, по крайней мере меня и машину не сдует, а Белку, если что, я утром посветлу подберу и отряхну… – он увернулся от пригоршни снега, которую Белле так и не удалось слепить в снежок. – А что днем творилось – мишугене ("С ума сойти!" – пер. с идиш. /прим. автора/)! Пока я на прениях прокурора под лавку загонял, а Белка свидетелей обвинения бушлатом по залу гоняла, за окном так пуржило! Я грешным делом боялся, не рухнут ли стены нам на головы… Белка, не ржи, горло застудишь!
– Головой, Фима, надо думать, а не грешным делом, – хихикнула Белла.
– Каждый понимает в меру своей испорченности!
Шшшшшуууууух! – на спину Когана снова обрушилась внушительная горсть снежинок.
– Мда, в снежки тут не поиграешь, – сочувственно сказал Ефим, – почти минус двадцать, снег не лепится, а сыплется! Вернемся, нам родной питерский февраль теплым покажется!
– Как там ваш процесс? – спросила Наташа.
– Со щитом. Завтра зачитают приговор. Впаяют парню за самовольную отлучку с работы по личным делам, а сто пятую снимут. Следователю дадут пенделя и дело на доследование вернут – пусть ищет, кто на самом деле этого вертухая "загасил". А ты как думала?.. – хвастливо сказал Коган.
– Ты днем камеру открой, часов в 15-16, – посоветовала Белла. – Сейчас перед закатом небо приобретает такой янтарный оттенок!.. Я никогда не видела подобного, хотя где мы только не были. Словами не передать.
– Только не позже 17.00, – напомнил Ефим, – потом уже темнеет, и картина до следующего светового дня вот такая, – он повел рукавицей вокруг.
– Классные варежки, – заметила Наташа. – И обувка. Где взяли?
– У местных купили, – Белла приподняла полы пуховика, показывая узор своих пимов, – из тундры привозят на продажу, хэнд-мэйд. Обувка – шик: и смотрится классно, и тепло, и ноги не скользят! Умеют же северяне вещи делать! А в наших ботинках мы тут в первые дни только и делали, что на "мэри поппинс" плюхались! Кстати, могу и тебе в подарок прикупить, когда женщина из тундры снова привезет товар на продажу, будешь в эксклюзиве рассекать! И не раньше полудня заходи, такой тут в феврале световой день короткий. Но местные уже и этому радуются, что хоть на несколько часов солнышко выходит. В январе, говорят, день еще короче, а в декабре дней 8 – 10 вообще полная ночь… Ай! – она схватилась за Ефима. – Ну и ветрище сорвался, чуть в овраг не смел! Фиггасе! Фима, или это ты опять шутишь? Он уже пару раз исподтишка поддавал мне в спину и с невинным видом говорил, что это ветер…
– Да нет, на этот раз я не при чем, – Коган посмотрел на небо. – Опять задувает. Едем в гостиницу, Белка. Только машину откопаем, ее уже по самые окна занесло.
