Инга кивнула, делая вид, что и сама видит. На самом деле нетрезвыми она считала только бичей, отдыхающих во дворе Димкиного барака. Её родители выпивали редко, а вот мать соседа по парте воспитывала сына одна и имела привычку приложиться к рюмочке. Серёжка, с детства знакомый с признаками женского опьянения, утверждал, будто Альбина Петровна часто приходит в школу поддатая. Но Альбинушка и навеселе не отменяла уроков. Напротив, в такие дни у неё пели все. Даже Инга, хоть певичка и попросила её однажды перед ответственным выступлением не петь, а только молча открывать рот, создавая массовость. Сейчас Инга понимает почему – голоса-то сроду не было! Ни первого, ни второго. Тот неконтролируемый шелест и визг, что вырывается у неё при пении, наверное, так же был невыносим для чуткого слуха профессиональной вокалистки, как для неё – танцоры, не понимающие, что делать с собственными ногами…
Других учителей можно было легко поделить на «злых», как Тамара, «добрых», как беспомощно пасующая перед детскими выходками Идеюшка или вредных, как Гавлина Подлинична. Альбинушка же оставалась непредсказуемой. Порой весь урок она кричала и обзывалась, порой мучила школьников унылыми распевками или нудно повторяла биографию Вольфгана Амадея Моцарта. История несчастного мальчика-музыканта, которого жестокий отец, с четырех лет, заставлял музицировать на органе, а в конце жизни отравил завистливый Сальери, сначала всех расстроила до слез! Но скоро поднадоела. Тем не менее, Альбинушка из года в год продолжала рассказывать школьникам всех классов печальные подробности биографии музыканта. Даже Лина была не в силах заставить певичку изменить отношение к предмету. Директрисе приходилось мириться со своеобразной системой преподавания, ведь благодаря Альбинушке, школьный хор неизменно побеждал в городских смотрах-конкурсах. В какой-то момент Альбинушке пытались придумать новое прозвище. За пышную химическую завивку темных волос, стоявших шаром вокруг лица, певичку окрестили было Анжелой Дэвис – весьма популярной в 1980-х годах чернокожей право защитницей из Алабамы – но прозвище не прижилось. Тогда Анжелой Дэвис стали называть Володю Фоменко из 4 «В» за спутанные кудри и фирменные джинсы. Тот сидел, если Инге не изменяет память, на пятой парте третьего ряда. Позади Ильи Крещеного, но впереди братьев Бутусовых. Володя сильно переживал из-за «девчачьего» прозвища, а Гавлина Подлинична не упускала случая привлечь внимание одноклассников к его кудрям…
Случались дни, когда Альбинушка приходила на урок особенно бодрой. Тогда она прикрикивала на очередного баяниста (их певичка меняла, не дожидаясь одобрения педсовета и, почему-то, после уроков уводила домой). Распевки в такие дни проходили весело и без историй о мучениях Моцарта, а песни пели вообще замечательные – про Кубу и Че Гевару. Если верить Сережке, всё зависело от того, поддатой ли пришла на урок Альбинушка…
– С чего-о начинается Ро-одина?
С картинки в твоем букваре…
С хоро-оших и верных това-арищей,
Живущих в соседнем дворе-е…
– Достаточно, – громко захлопала, наконец, ладонями Альбинушка, почувствовав готовность многочисленных связок к новому этапу пения, – теперь нашу интернациональную.
Класс недовольно загудел.
– Да не «Интернационал», а про Кубу! – рассерженно прикрикнула на ребят учительница.
Последовал единодушно-одобрительный вздох. Про Кубу песня хорошая. Её выучили недавно и пели на два голоса.
