– Понимаю, в душе слепая тоска внезапного инфаркта. «Каждая система – особенно если она держится на честном слове, – чтобы существовать должна допускать определенную степень жестокости по отношению к тем, кто видит ее другими глазами». И выступать против нее опасно, и противостоять почти не возможно. Это закон развития любой государственности, – насмешливо сказала Инна.
– Куда тебя занесло! Чистой воды бредятина, – возмутилась Аня.
– Это ты мне говоришь? Память отрубило? – удивилась Инна. – Я могу одной-двумя фразами все расставить по местам. Жанна, есть люди одухотворенные, прозревшие через страдания, для них счастье возможно лишь в забвении самих себя, но ты человек не пафосный и свободна от мрачного фанатизма, поэтому сразу поняла, что и пробовать возникать не стоит, что дело пахнет керосином. И пошла напопятную – свалила. Ты же умная. Иначе бы тебе не усидеть на своем тепленьком местечке и, как от потопа, не сбежать, не укрыться от дальнейших гонений. Пришлось бы навсегда распроститься со всем, что дорого. И проваландалась бы оставшуюся жизнь в мучительно бесконечной длительности неизвестно чего… А там… дальше которого, в общем-то, ничего больше нет…
Инна, не договорив, сделала задумчивую паузу.
– Что? Забирал страх? Замирала от силы неясных предчувствий, пробиравших до костей? И хоть была ты нашпигована высокими материями, и душа авантюрно требовала расквитаться с дерьмом, спасло тебя реальное чувство самосохранения и похвальное понимание ситуации. Оно прокралось и протиснулось в узкую щелочку твоего сомнения, ползком обошло опасность – мол, ни к чему нам китчевая слава – и, подгадав удачный момент, рвануло… нафиг подальше от опасного места. Симпатии, антипатии, мнения – они у нас часто на уровне символов, на уровне лозунгов…
Пошабаршила и будет! На поверку твои амбиции оказались… пустой звук, пшик, непозволительные фантазии. Вот она – сермяжная житейская правда. Нам неведома роскошь собственных предпочтений, когда мы лишаемся близких, хлеба насущного. Мы не можем без скепсиса. Но мы не способны отказаться от предубеждений, расстаться с любимой семьей, работой… ради невыигрышной, неопределенной ситуации. Я, вероятно, сама далека от того, чтобы лезть на баррикады за чужие грехи и недоработки. Я не хочу, чтобы кто-то нажился за счет моей жизни, но, признаюсь, получить удовольствие на пределе возможного, выступив на заседании, не преминула бы. Не обошлась бы без фейерверка. Мне терять нечего, у меня нет детей… А землю греет преисподняя.
«Инка, будь она неладна. С ее-то наполеоновскими замашками… Чтоб ей пусто было. Так и не обзавелась ни умом, ни тактом. Смелая на словах, До сих пор экзальтированная, взбалмошная… с комсомольским или даже пионерским задором», – молча раздражается Жанна, вспоминая свои огромные проблемы с райкомовским начальством из-за совсем небольшого инцидента в ее школе.
– Что, Жанночка, не избежала неприятных признаний самой себе? – спросила Инна.
– Все это мало представимо, пока на собственной шкуре не прочувствуешь, – огрызнулась Аня, защищая подругу.
– А прочувствовать – то еще удовольствие, скажу я тебе, Аннушка. Неподатливость твоего воображения не пугает тебя?
– Напротив, я подавлена недоумением, вызванным рассказом Жанны. Со мной подобного не случалось.
– Жанна, остерегаешься вновь притронуться к этой теме? Не хочешь ее сканировать? Боишься пересмотра прошлого восприятия? А ты не трусь, проложи современный идеологический коридор. Изменяя название, мы меняем акценты. И оборотную сторону тоже. Что, промелькнула лента-видение? Четко понимаешь и принимаешь свое место в современной жизни? Представила вычурную, пугающую историю?
