Ткани мира - страница 11

Илья заметил, что не все замки в кабинете открыты. Есть шкатулка, расписанная жостовскими ремесленниками, который был заперт наглухо и ни один из ключей в связке Апостола не подходил.

– Замечательно, – закричал Илья и бросил шкатулку на пол.

Она не открылась.

– И где теперь искать ключ к этому ферменту русской культуры?

– Декабрист, – Софью вдруг озарило.

– Что? – переспросил Илья, но, поняв, о чём идёт речь, подошёл к подоконнику и взял горшок с декабристом, под которым лежал маленький ключик от шкатулки.

Илья поднял шкатулку и начал открывать её. Крышка оказалась ближе к полу, поэтому при открытии шкатулки из неё полетели листы.

– Новые тайны века, – огорчился Илья, надеявшийся с тайнами покончить и приступить к поискам изгнанников Пекинского и Збарской.

Софья подняла листы и начала читать.

День 14-го августа 65-го года

…Почти год мы работали во Львове. Можно сказать, мы разбили здесь настоящий подземный лагерь в лабиринтах, растянувшихся вдоль улиц Степана Бандеры, Петро Дорошенко, площади Мицкевича и парка имени Ивана Франка. Входов было несколько: попасть можно было и из здания Львовской политехники, из музея этнографии и художественного промысла, национального университета имени Ивана Франка, здания гостиницы «Днестр». Казимир Огинский всегда планировал на два шага вперёд; он уверял, что, если и есть на планете место, где ничего не меняется стремительно – так это и был Львув, как его называл на польский лад поляк Огинский, веривший, что потеря Галиции и Волыни в одновременно далёком и близком 1939 году Польским Государством есть не что иное, как историческая роковая ошибка. Как никто другой он отлично знал настроение польской диаспоры Львова, он предлагал план действий, первичной целью сначала являлась простое привлечение к себе внимания, а конечной – польское торжество возвращения Галиции и Волыни в Польшу; от нас же он требовал железное терпение, кровью клянясь в отсутствии каких-либо больших действий от поляков города в ближайшие дни. Не знаю, как у прочих сотрудников типографии, а моё бессознательное почуяло в этом лестном славословии стареющего деспота с явными признаками болезни Альцгеймера дилемму. Так или иначе, работы в типографии продолжались, в три смены наши сотрудники печатают, создают новые дизайны, рассчитывали все издержки, докладывали о каждом вздохе Казимиру. Установили даже систему паролей и отзывов, чтобы ограничить доступ посторонних:

– Мы за бумагой для фотографирования.

– Проверять будете? – отзыв.

– Лично, – противосложение.

Работа шла в высоких темпах, есть ещё такой старый термин – стахановские темпы. Иначе я и не смогу описать. Но, увы, нельзя всё предугадать. Особенно сие стало понятно после убийств на площади Мицкевича. Тот день я никогда не забуду. 30 июля 77-го года. Я сильно пожалел, что отправил Пекинского и Казимира в тот день гулять по городу. Эти страшные события и стали экватором нашей тайной деятельности.

– Львов?

– Мы тогда и познакомились, – пояснила Софья, – во время польского восстания.

День 29-го августа 65-го года

Участие в авантюрах с дедом Казимиром сулило психологическую травму. В словесных баталиях в городской администрации он представал весьма подавленным, но непреклонным. И я, и заместитель его Пекинский его яростно защищали от нападок украинских националистов, обвинявших его во всех громких и тихих делах, включая отравление Бандеры и образование Священной Римской Империи, государства, которое существовало более двух тысяч лет назад.