Вдруг рядом с ушами раздался громкий шум. От коры липы разлетелись крошки во все стороны. Соня и Илья мгновенно упали на землю, закрыв голову руками. Птицы подняли шум и разлетелись во все стороны.
– Что это было? – дрожащим голосом спросил Илья.
– Выстрел, кудрявый, выстрел.
– Думаешь, в нас стреляли?
– Из любопытных граждан, пришедших к изгнаннику, только мы с тобой. Поднимайся, Илья.
Они поднялись, отряхнулись и пошли в сторону дома, не исключив возможности скорейшей смерти из мрака здания. На внешней облицовке здания, думали Софья и Илья, будет не менее ста пулевых отверстий, но, к удивлению, не было ни одной дырки. Более того, краска была очень свежая.
Ворота оказались незакрытыми, значит, дом обитаем. Либо разграблен.
– Илья, – сказала шёпотом Софья, – отвори ворота.
Малышев, дрожа, медленно толкнул ворота, и они, предательски скрипя в ночи, отворились, открыв путь в дальнейшую тьму. Но не успел он сделать и шаг, как из темноты быстрыми и громкими шагами навстречу вышел молодой человек в рваном плаще, давно не стираных джинсах, без обуви, но с карабином в руках, направленным на Софью и Илью. Лицо его было наполовину в саже.
– Вдвоём пришли расстреливать? Не дамся! – человек выстрелил поверх головы Малышева. Пуля пролетела в пяти сантиметрах и аккуратно вошла в липу. Илья упал без сознания почти бесшумно. – Слишком просто, – перезарядив, он навёл карабин на Софью, – какой охламон приказал столь юной миледи прийти расстреливать изгнанника?
– Охламона звать Андрей Синеозёрный, – Софья перед ликом смерти с карабином ответила твёрдым голосом, – и ему не очень понравится, что апартеид чуть не застрелил его невесту. На землю, – она указала на карабин.
Человек посмотрел на Софью не в прицел оружия.
– Синеозёрный? – он бросил оружие в кусты у калитки и поднял бездыханного Малышева. – Сейчас я окажу вам помощь, но к утру этот дом должен быть пустым.
– Почему ты избавился от винтовки? – спросила Софья.
– Ты же сама сказала: «На землю». Потом заберу, не бойся за меня, смогу о себе позаботиться. Я же один в городе остался. Ни связи с центральными типографиями. Вы ведь из-за этого дела пришли за мной?
– За тобой могут прийти только сотрудники из соответствующих органов государственной безопасности, а мы пришли к тебе за помощью. Андрей остался без рук. Обжёгся. Кислотой. И мы хотим знать, почему он так поступил?
Пекинский, утерев немытое лицо руками, включил примус и поставил на него чёрно-оранжевый чайник с кривым носиком.
– Эндрю сильно отличался от всех нас, на кого была возложена ответственность за реализацию проекта «Ткани мира», но суицидальных предпосылок я не наблюдал. Наоборот, он учил всех нас жить, жить как обычные люди с обычными проблемами, – Пекинский положил смоченный водой из чайника, еле как очищенный лоскут белой ткани на лоб Малышева. – Старик Казимир, – мир его праху – поучал нас жезлом стальным. У меня до сих пор следы от ударов на психике не проходят. А Эндрю, который очень любил и уважал старика, хоть и не всегда повиновался его приказам, решился поучать нас жезлом берестяным. И даже старик был вынужден признать провал своей морально-агитационной программы по воспитанию каменного духа у сотрудников. Вот и чай готов, – Пекинский убрал с огня чайник, достал какие-то железные кружки, бросил туда тысячелетние чайные пакетики с прахом, который в прошлой жизни был чайной заваркой и налил кипяток. – Сейчас принесу вафли, единственное, что у меня осталось из провизии. Не знаю, как дальше питаться.
