Серж снова придирчиво оглядел Ордынцева.
– Перечисленные мной категории совдеповских граждан, прямо-таки как касты в Индии, отличаются своими привычками и одеждой. С рабочекрестьянами все ясно – одеваются во что придется. Старая, поношенная шинель, обмотки, в случае большой жизненной удачи – сапоги… ну, это уж кому как повезет. Представители партактива – тамошнее дворянство. Эти носят полувоенную форму, некоторые, в духе революционного романтизма и для устрашения окружающих, – чекистские кожаные куртки. Особенно щеголеватые – из хрома, кто поскромнее – из опойковой кожи. Ну, лишенцы, понятно, донашивают старорежимную одежду – пальтецо суконное, лоснящееся на локтях и карманах, шляпа. Шубы не носят – в восемнадцатом у всех отобрали. Публика в трамвае увидит человека в шляпе и сразу знает, что это недорезанный буржуй и классовый враг. А скромные совслужащие, к каковым вы теперь относитесь, – тоже френч, только попроще, или пальто с отдаленным намеком на военный покрой. В общем, подберем вам что-нибудь… Про внешний вид мы уже поговорили, но важен еще и лексикон… вот, скажем, как вы обратитесь к случайному прохожему?
– Сударь… – произнес Ордынцев, неуверенно пожав плечами. – Или лучше «милостивый государь»…
– Ну, считайте, что ночевка в ГПУ вам обеспечена!
– Ах да! – спохватился Борис. – Они же сейчас все «товарищи»!
– И тоже пальцем в небо! «Товарищем» далеко не каждый может щеголять, и не к каждому можно таким манером обратиться! Это только представители партактива, которые с пламенным взором, – они, несомненно, товарищи, а всем прочим приходится довольствоваться званием «гражданин». Знаете, стихи такие есть:
Что сегодня, гражданин, на обед?
Прикреплялись, гражданин, или нет?
Я сегодня, гражданин, плохо спал,
Душу я на керосин променял…
Серж закрыл свой портфель и подвел итог разговора:
– Пробираться в Россию будем двумя группами, так безопаснее. В одной группе – мы с Луиджи, в другой – вы с Мари и Пантелеем. Мари будет прикрепленной к вам стенографисткой, Пантелей – порученцем… мы с вами встретимся уже на месте…
– Одну минуточку! – остановил его Ордынцев. – Как же я пойду с Мари? Вы разве не замечали, с какой ненавистью эта мадам на меня взирает? При таком отношении недалеко до беды!
– Не беспокойтесь. Мари, конечно, дама на редкость нервная. Да ей через такое пройти пришлось – врагу не пожелаешь. Только вы не обольщайтесь на свой счет, она не только к вам, она к большинству мужчин, мягко говоря, плохо относится. Только для нас с Луиджи исключение делает. Ну, и для Ванечки покойного… Но в одном можете быть уверены: как только границу перейдем – во всем на нее можно будет положиться. Никаких дамских истерик не опасайтесь. Она женщина твердая, надежная и храбрая до безумия. И чувствует себя там, в Совдепии, как рыба в воде. Почему и посылаю ее с вами: в случае чего, прикроет и из любой передряги вытащит…
Борис выслушал командира с сомнением, но спорить не стал.
Эх, яблочко!
Куда котишься,
В Губчека попадешь —
Не воротишься…
Из песни
– Тут са мной прямо ходи, каспадин, – проговорил пожилой чухонец, повернувшись к Борису и опираясь на длинную слегу. – Тут в правая, левая сторона ступишь – и конес, с колофой в болото…
– С головой? – опасливо переспросил Борис, который и так шел за чухонцем след в след.
– Известное дело! – подал голос Саенко, не отстававший от Ордынцева. – Болото, оно и есть болото! Вот, помню, еще до мировой войны был у нас в селе кузнец, Василием звали…
