В доме внуков явно были какие-то разговоры о трупе на леднике.
– Дедушка, – спросил один, укладываясь на подушку, – а ты знал того мертвеца, которого нашли на леднике?
– Нет, – ответил Конрауд.
– А папа говорит, что знал, – сказал другой, у которого после серии убийств в компьютерной игре глаза все еще были налиты кровью.
– Я с ним был не знаком, но я знаю, кто он.
– Папа говорит, что ты его много-много лет искал. Когда еще в полиции работал.
– Это правда.
– Но так и не нашел.
– Нет.
– А почему?
– Потому что он был спрятан на леднике. А фильм, на который вы меня затащили, просто никуда не годился.
– Не-е, он классный, – возразили близнецы. – Нормальный фильмец!
– Дурашки вы, – сказал Конрауд, улыбаясь про себя, а потом закрыл дверь.
Из кухни, где он прибирался перед отходом ко сну, ему было слышно хихиканье братьев, а когда они умолкли, раздался тихий стук в дверь. Сначала ему показалось, что это осенний ветер хлопает крышкой почтовой щели на входной двери, – но вот он услышал, как снова постучали, но этот раз сильнее. Он никого не ждал. Бета могла нагрянуть в любое время суток, но она врывалась прямо в дом, вооружившись ключом, и никогда тихонько не стучалась в дверь. Торговцы вряд ли стали бы ходить по домам в такой поздний час. Конрауд имел обыкновение покупать у бродячих продавцов сушеную рыбу и омаров, но они никогда не позволили бы себе потревожить его так поздно.
Конрауд подошел к входной двери, открыл и увидел на крыльце женщину неопределенного возраста.
– Я видела, у вас свет горит, – сказала она. – Можно поговорить с вами на минуточку?
Она робела и смущалась. Больше всего для ее описания подошло бы слово «застенчивая». Конрауд думал, что она хочет ему что-нибудь продать, всучить газету или лотерейный билет, и собрался было прогнать ее, но в выражении ее лица было что-то жалобное, что не позволило ему обходиться с ней неласково. Одета она была бедно: в потертые джинсы, коричневую куртку из кожзаменителя и фиолетовый свитер. На голове у нее была черная повязка, закрывающая уши, волосы светлые, густые, сама она была худощавая, с симпатичным лицом, но возраст и жизненный опыт прочертили на ее лице неяркие морщины, заставили губы поджаться, добавили мешки под глазами.
– Извините, что так поздно беспокою, – сказала она.
– А что вы продаете? – спросил Конрауд. – Ведь час уже поздний, и вы это сами понимаете.
Он выглянул во двор, чтоб проверить, одна ли она. Несколько раз бывало, что люди, с которыми Конрауду приходилось общаться по долгу службы, не только говорили ему всякий вздор по телефону, но и поджидали его на улице после работы, желая что-нибудь выяснить. Но никаких проблем из-за этого не возникало. В те разы во всем был явно замешан Бахус. Конрауд успокаивал визитера, если он злился, или выслушивал поток болтовни, если на того находил такой стих, и после этого ему удавалось спровадить его по-хорошему.
– Нет, ничего я не продаю, – сказала женщина. – Я вам хотела кое-что рассказать про моего брата. Можно, я на минуточку зайду?
– Брата? Я с ним знаком?
– Нет, – ответила женщина. – Не думаю.
– А я должен его знать?
– Нет.
– Почему же вы тогда хотите рассказать мне о своем брате?
– Потому что он видел кое-что в детстве. Под цистернами на Эскьюхлид.
10
Последние слова незнакомка произнесла таким тихим шепотом, что Конрауд едва расслышал их. Он пристально посмотрел на нее и сразу понял, о чем она говорит, когда она упомянула цистерны на Эскьюхлид, – те самые цистерны, возле которых обнаружили брошенный джип Сигюрвина. Под его взглядом женщина опустила глаза, словно сказала что-то стыдное. На некоторое время повисло молчание, нарушаемое лишь громким шумом проезжающей мимо дома машины. Конрауд точно знал, что видит эту женщину в первый раз: в расследовании дела об исчезновении Сигюрвина она нигде не фигурировала.
