– А у нас, помню, кавалерийский эскадрон, ночь, зги не видно, как сейчас, – сказал Сучков. – А лошади знают и идут, куда велят. Странно это, а?
– Я тоже помню такую ночь, – сказал и я. – Заблудился – так на дерево наткнулся, у него и ночевал. Спиною к дереву прислонясь. Жутко. Хорошо, что собака была со мной.
– Идите! – зовет Герасим.
Мы идем на голос.
– Стой! – сказал вдруг Герасим.
– Стой, – ответило впереди эхо.
– Круча, знать! – крикнул Герасим.
– Круча, знать, – ответило эхо.
– Ну-с, благодарим вас, – крикнул Сучков, – я не желаю свалиться к черту.
– К черту, – повторило эхо.
– Зашли куда не весть, знать, река внизу, – потише говорит Герасим.
Мы сели на землю.
– Тоже и место странное, – громко сказал Сучков. – Этот болван, что ни скажешь, – всё повторяет.
– Болван повторяет, – отозвалось эхо.
– Глупо, глупо! – крикнул Павел Александрович.
– Глупо, глупо, – разнесло эхо.
– Представь, вот жить тут, – продолжает Павел. – Дом построить. Невозможно жить, постоянно будет эта история. Вы разговариваете, а оно вмешивается. И для чего это эхо существует? Непонятно и глупо. Есть в природе эти дурацкие штуки, такая ерунда.
– Ерунда-да-да-да, – повторило эхо.
– Уйдем отсюда, – сказал с досадой Сучков. – Надоело это дурацкое эхо. Черт!
– Сам ты черт, дурак. Почто орешь, леший?..
– Леший, – сердито повторило эхо.
Мы опешили. Голос был откуда-то снизу.
– Это, знать, внизу на речке кто-то… – сказал шепотом Герасим.
Мы замолчали. В мертвой тишине ночи нам казалось, что кто-то ходит впереди, переступая огромными ногами. Плеск воды внизу, будто он переходит реку. Сбоку лес осветился, и мы увидели, что мы на краю высокого обрыва, а под обрывом слева, где был свет от огня, бросая большие тени на лес, высилась огромная тень человека. По речке тихо плыл челн, и впереди, на его носу, горело смолье. В челне стоял старик, держа в руках острогу, и пристально смотрел в воду реки. Сзади челна сидел другой и медленно шестом правил. Старик ударил к берегу острогой, вынул – на ней вертелась большая рыба. Он на край челна стряхнул ее с остроги, сказал:
– Поверни, покурим, да я смолье подложу.
– Эва вон в ночь какую рыбачит, – сказал, глядя вниз, Герасим. – Эй, мы вот тож по охоте плутаем. Шагу не видать, – крикнул рыбакам Герасим.
– А вы чьи? – спросил снизу голос.
– Из Букова.
– Эвона, отколь зашли.
– Сторож-то Барченков далече ли отсюда?
– Не-е, не больно. По реке ежели, то скоро. Иди за нами по огню. Слезай.
– Тут не спуститься. Крута круча. Насмерть упадешь. Где бы пройтить-то?
Огонь сильно разгорелся, и мы пошли краем обрыва. Река освещалась далеко. Обрыв был отлогий, и мы быстро спустились по песку его.
Старик-рыбак посмотрел на нас и сказал:
– Охотники. Ишь, уток что. А мы-то слышим, за бугром кто-то орет в ночь такую. Вы дальние, знать?
– Да, – говорю я. – Вот приятель из Москвы. Герасим из Букова. А я из Охотина.
– Да ты Коровин, знать?
– Да.
– Ты забыл, а я с тобой чай пил у Барана. Помнишь? Ты тоже заплутался тады.
– Как же! – вспомнил я. – Рассказывали про барыню без головы, что казалась в доме.
– Во-во. Помнишь, сердце шито?
– Как же!
– Баран жив. Лося опять засолил. Солонина, значит, будет. Горазд по лосям-то Баран. Стрелок. Не упустит. Ну, по бережку-то на огонь за нами идите. А то темь какая. Трогай.
И челн отошел от берега. Мы шли за ним сзади. Поворачивая изгибами реки, старик ловко ударял острогой и отряхал в челн рыбу.
