Он махнул рукой и побрел в сторону дороги. Странно, но раньше, следя за машиной, мальчишка не заметил разложенные среди сухой жесткой степной травы вещи. Среди них были велосипед и гитара, очень похожая на ту, которую увез с собой отец. Петька задумался. Хотелось броситься опрометью обратно на турбазу, спрятаться там под плащ-палатку и читать, читать, читать! У него был едва начат «Таинственный остров» Жюля Верна, которого мальчик взял в библиотеке, а ведь его в следующий четверг уже надо сдать. Хотелось скрыться от странного чужака, от внезапно показавшегося холодным моря, от налетевших облаков… но разве настоящий искатель приключений бежит от опасности? Петька упрямо насупился, надвинул кепку на лоб и пошел дальше вдоль прибоя. Вот еще – боятся бродяг! Вдобавок, мужчина будто бы совершенно потерял интерес к мальчишке.
Вскоре небо полностью затянуло, стало холодать. Петька знал, что так начинаются кратковременные грозы, нередкие гости с моря в летние деньки. Уходить с пляжа было неохота: из всего улова была формочка и стеклянная бутылка. Желтую звезду можно было выменять у местной детворы на батарейки для фонарика, а стеклотару сдать в магазин за четыре жвачки «Турбо» с яркими вкладышами или что посущественнее.
До того, как тучи налились, грозя вот-вот разразиться ливнем, Петька успел заскочить в магазин. Среди полок с едой и ароматов разного хлеба он понял, что бычки и картофелина, съеденные утром на пляже, уже выветрились: в животе забурчало.
– Теть Галь, у меня – вот! – мальчишка стукнул о прилавок темно-зеленой бутылкой. Море постаралось за него: от этикеток остались только призрачные следы клея. – Можно мне ее обменять на половину булки черного?
Галя захлопнула книгу – в середине дня посетителей было немного, и ей разрешали читать, не отходя от кассы, – и посмотрела на Петьку внимательно, легко хмурясь. Одной бутылки хватило бы разве что на четверть буханки, но маленький бродяжка вызывал неподдельное сострадание. Все окрест знали, что мальчуган живет на заброшенной турбазе, знали ситуацию, в которой оказалась его семья, но сделать ничего не могли. Или не хотели.
– Я тебе за нее отдам вчерашнюю булку. Все равно ее не купят уже, – Галя встала, поправила форменный передник на красном платье и спрятала бутылку под прилавок. – Тут тебе оставили…
Вместе с ароматной, еще мягкой буханкой хлеба на столешнице появился чистый комплект белья, новая кепка, кусок детского мыла и ароматный апельсин.
Утром в магазин заходила Клавдия Григорьевна, которая по праву пользовалась репутацией прижимистой старухи. Она держала лавочку, где перепродавала бижутерию, одежду и другие мелочи, которые ее сын закупал в Ейске раз в месяц. Цены у нее были, прямо скажем, кусачие, да и торговалась она как черт, не уступая ни рубля. И вот каково было удивление Гали, когда именно эта женщина утром выложила на прилавок из сумки белье и мыло и добавила:
– Галочка, апельсинчик мне один завесь.
Клавдия Григорьевна заплатила за апельсин, положила его на белую майку, с толикой жадного сожаления посмотрела на лежащие предметы. По меньшей мере они все вместе стоили рублей сто пятьдесят-двести. На эти деньги, если иметь свое хозяйство, можно было неделю питаться.
– Мальчуган Федькин – что? Заходил?
– Нет еще, сегодня не было.
– Ну, как зайдет – отдай ему, – старушка поджала губы. Было очевидно, что ей трудно вот так расставаться с вещами, что она борется с собой. По крайней мере именно так расценила дрожь и сомнение в ее голосе Галя. – И не говори, от кого. А то потом будет ходить клянчить.
